— Потом Чиж говорил: «Ну что, поехали?», — вспоминает Баринов[27]. — Сначала прогоняли вещи из репертуара. Потом пытались делать новые. Если что-то не получалось, плевали и шли курить. Ждали озарения. Майка всё время смешно осеняло. Он новые вещи показывал только Чижу. Он нас с Быней выгонял: «Серега, пойдем!» И вполголоса на гитарке что-то ему напевал. Потом Чиж звал нас и устраивал премьеру уже в полный голос. И мы начинали творить — то Быня какой-то рифф придумает, то Чиж гармонию изменит. В общем, музыка делалась совместно.
Кубатура подвала (22 кв. метра) для репетиций не годилась. Децибелы давили на уши. Не спасали даже стены, обитые для звукоизоляции поролоном. Глохли капитально. Но играть вполсилы парни просто не могли: «Надо ж прочувствовать, как это звучит!» В итоге они приходили в себя только через полчаса после репетиции...
Всех слегка беспокоило, что у группы нет названия. Но однажды в подвал спустился Быня и гордо сказал: «Я придумал!.. “Группа Продленного Дня”!»
— Посидели-подумали: да-а, нечего даже возразить, — вспоминает Чиж. — Игра такая со словами... Очень красиво!
Название (по нынешним меркам) отдавало психоделией в духе Пелевина[28]. Но парни из пролетарского Дзержинска объясняли его куда проще. На «точке» они собирались по вечерам, после работы, и возвращались к своим семьям далеко за полночь. Получалось, что, занимаясь любимым делом, они как бы продлевали сутки на несколько часов.
В ноябре 1986-го группа, как было тогда заведено, попыталась пройти аттестацию. Для этого наспех отрепетировали несколько советских шлягеров. Сдавать программу пришлось городскому отделу культуры. Оттуда в ДК прибыла комиссия: директор музучилища и две молоденькие, но строгие дамочки.
— Мы, как дураки, с утра настраивали звук, — вспоминает Чиж. — Не концерт, а сказка! Но встала дама, поджала губки: «Нет! Адитория вас не поймет!..» Именно так: «адитория». И смех и грех!.. Мы вышли из пустого зала: «Да тьфу, бл**, на вашу аттестацию!..»
Вторая попытка оказалась более успешной, и группа сразу же начала подготовку к эпохальному событию — Первому дзержинскому рок-фестивалю. Его проводили под крылом и присмотром горкома комсомола, отсюда и пафосное название: «Песня в борьбе за мир». Чиж с Быней замахнулись на целую сюиту «Так будет». Стилистически она была ближе к хард-року и состояла из 5–6 песен, объединенных общей темой.
— Я тогда просто торчал на Майке Олдфилде[29], и цитаты из альбома «Queen Elizabeth II» шли налево-направо, — признаётся Чиж. — Но сама мелодия, если убрать заимствования, была оригинальная и достаточно сложная — с полиритмией, неожиданными отклонениями в другие тональности.
Написать тексты попросили Некрасова (после окончания института он работал в Горьком в конструкторском бюро и не мог приезжать в Дзержинск на репетиции).
— Слова были «антивоенные», лучше и не скажешь, — говорит Чиж. — Очень хорошие были стихи, искренние.
Пора было выходить из подвала на свет. А пока Чиж отправился в Питер.
Питерские сессии
Слово «сессия» звучит по-английски почти как «сейшн». Именно так понимались Чижом его визиты в Ленинград, где дважды в год он сдавал экзамены в Институте культуры. На несколько недель город на Неве становился его отдушиной, параллельной жизнью.
Институт выделял заочникам койку в общежитии, но Чиж предпочитал останавливаться у друзей. Первым, у кого он нашел стол и кров, когда летом 1985-го переводился на заочное отделение, был старый приятель Миша Климешов. Днем тот грыз гранит науки в консерватории, а по вечерам земляки «оттягивались» на его съемной квартире.
— В Питер Серега приезжал со своими оригинальными песнями, не похожими ни на что, — вспоминает Климешов. — Я бы назвал их песни-шутки, песни-пародии. Считаю, что некоторые из них человечество недополучило: Чиж закопал их глубоко...
Причиной была всё та же запретная тема наркотиков. Но если в армии Чиж сочинял о своих «полетах во сне и наяву» натуралистические репортажи, то теперь он решил взглянуть на опасные экспириенсы с позиции здорового стёба («Помнишь, у откоса я катал “колёса”?..»). Психиатр нашел бы этому логичное объяснение: то, что становится забавным, перестает пугать.
27
Старший сержант запаса Баринов пришел в коллектив в июле 1987-го. Он сменил ударника, который покинул группу по семейным обстоятельствам. На одной из первых репетиций Женя и получил свое прозвище: «Жарко было, я возьми и разденься до пояса. А был после армии худой — гитарист и говорит: “Ну ты и дохлый!..” Чиж подхватил: “Святые мощи!” Все говорят: “Короче, будешь Мощным!”»
28
Вспоминая свою школьную «группу продленного дня», культовый литератор конца 1990-х Виктор Пелевин писал: «Удивительную красоту этого словосочетания я вижу только сейчас». Развивая его мысль, критик В. Курицын предположил, что продленный день — «это психоделические спирали, свечения, трели и трепетания, и время, медленное, как клей».
29
Композитор и мультиинструменталист. «Волшебник тысячи наложений», как окрестила его пресса. В 1970-х Майк Олдфилд сумел стать своим и для сторонников «легкого слушания», и для любителей классики. Необычность его музыки, записанной в студии, состояла в нетрадиционном сочетании звуков — электрического с акустическим, клавишных со струнными, верхних октав с басами, а также изысканным использованием хоров и перкуссии.