Когда Наветный параллельно стал играть в «Кошкином доме», он уговорил Березовца взять под свою опеку еще и эту группу. Поначалу тот просто путешествовал с «котятами» по фестивалям, изучая рок-н-ролльное закулисье, а потом согласился взять на себя роль администратора. Никогда не жалевший ни горла, ни кулаков, он придавал коллективу дополнительную энергию и силу. Его встреча с Чижом под Одессой стала судьбоносной — парень из Харькова, по словам очевидцев, «вставил» Березовца капитально[66].
— В нашей среде Чиж был очень популярен — среди музыкантов рок-н-ролльной тусовки «незвездного» уровня, второго плана, — говорит Макс Ланде, экс-гитарист «Кошкина дома». — Было понятно, что рано или поздно Серега будет востребован широкой аудиторией. Непонятно было только, почему этого не происходит... Впрочем, понятно: жизнь в Харькове не предполагала выхода на широкую аудиторию. Продюсерская жилка Игоря не давала ему покоя, и он на практике стал устранять эту несправедливость.
Но Чиж, по его словам, тогда не обращал внимания на директоров. С детства тяготевший к барабанщикам, он общался в основном с Наветным. Тем более что тот оказался таким же безумным коллекционером-филофонистом. Еще больше их сблизили совместные концерты в Харькове, после которых музыканты «КД» остались на неделю погостить у Чижа.
— Жили они небогато, — вспоминает Наветный. — Время было финансово стремное, неблагополучное. На столе — макароны, магазинный холодец. Но я не помню особых проблем со стороны Ольги на этот счет — ну вот, мол, остались люди, самим тут жрать нечего!.. Серега на эту тему тоже не «парился». Он не думал о деньгах никогда. Когда они появлялись — покупал пластинки, бобины, что-то еще, то есть тратил их на музыку. И я не был свидетелем, чтобы Ольга сильно возражала.
(В другой раз деликатные питерцы привезли с собой целую сумку консервов, и Ольга Чигракова кормила их рыбным супом.)
На вечерних посиделках Андрей Селюнин спел под гитару свою «Идиллию», которую Чиж потом не раз просил повторить. Этот монолог Рокера, обращенный к своей Подруге, был очень уместен в стенах «Тихого уголка»:
Летом 1990-го на Грушинском фестивале кто-то из бардов спародировал известную песню Виктора Цоя, где заменил всего одно слово: «Пельмень! Требуют наши глаза-а-а!» Черный юмор заключался в том, что в городах и весях было уже нечем «отоваривать» продуктовые талоны, и в СССР начинался настоящий голод. Осенью на Украине ввели купоны. Без них нельзя было купить даже пачку соли. К зарплате, пенсии, любой официальной выплате прилагался (ровно на ту же сумму) разграфленный лист с купонами разного достоинства — от 1 до 100. В магазине, оплачивая покупку, нужно было вырезать с этого листа и отдать кассиру купоны на такую же сумму. Все срочно скупили ножницы. Они вечно терялись, их воровали.
Ольга Чигракова в то время работала оператором телекса и получала купоны вместе с зарплатой. Но в магазинах требовали предъявить еще и прописку, которой у нее по-прежнему не было.
— Пришла за продуктами, а ничего купить не могу. Вернулась домой и разрыдалась. Говорю, а как же мы будем жить?.. И этим же вечером Сережка написал песню:
«Письмо Егору Летову» было написано мгновенно, на эмоции. Но Чиж долго не решался исполнить его на публике. Он опасался, что прямое обращение к вождю сибирских панков («Пока. Пиши. Не молчи. Чиж») тусовка может расценить как претензию на дружескую близость.
«Письмо», соглашается Чиж, следует считать его по-настоящему последней политической песней: «На концертах ей никто не подпевал. Страшная».
Лето 1990: «Дорогуша»
66
Надо заметить, что лыжи — очень специфический вид спорта. По количеству усилий (бег на морозе и ветру) он сравним разве что с марафоном. Поэтому лыжники народ терпеливый, выдержанный и очень скупой на эмоции.