Высокий и крепкий, Морозов был одновременно похож на рокера Нила Янга и на отставного гвардейского полковника (чего стоил один его «командный голос»!). Многим он казался властным и жестким. Но, выражаясь языком Хантера Дэвиса, «за этим холодным фасадом скрывалась добрая отзывчивая душа, которую волновали проблемы музыкантов, с большим запасом юмора и сочувствия». Во всяком случае, Морозов признавал, что у музыканта есть право самовыражаться, и звукорежиссер не должен ему в этом мешать.
Позже Чиж рассказал, как выглядела его работа с Морозовым: «Юра крутит ручки: “А вот так нормально?” Я говорю: “Нормально”. Он говорит: “А если я середины добавлю?” И добавляет, а я не слышу, я не врубаюсь, о чем он говорит. “Так лучше?” И я, чтобы его не обидеть, говорю: “Лучше”. — “Так и оставим? Или прибрать?” В конце концов я говорю: “Юра, делай как хочешь! Я ничего не понимаю”».
Доверясь мэтру, Чиж не прогадал: на сольнике было воплощено немало дельных советов Морозова, которые иной раз касались мельчайших нюансов аранжировок.
Сам рабочий процесс начался, как обычно, с записи «болванки» — бас-гитары и барабанов.
— Для Чижа, — говорит Морозов, — нужен был барабанщик-мотор. У Корзинина другая манера — старинная, размашистая. Но когда он сел за барабаны, сразу возникло хиппанское, блюзовое настроение, и это все оправдало.
Сессия прошла в марте 1993-го в студии «Мелодии» на Васильевском острове, в бывшем помещении католической церкви Св. Екатерины. «Хозяйство Морозова» располагалось в трех смежных комнатах. Самая большая была занята микшерским пультом. Голосовые партии и барабаны записывались в крохотной каморке. Атмосфера была уютная, почти домашняя.
Правда, для Чижа, который обслуживался «в кредит», нашли не самые удобные смены (по сути — «окошки» в расписании студии). Если первая смена начиналась, скажем, в понедельник, в 10 утра, то следующая — только в четверг, в восемь вечера. В итоге работа над альбомом заняла почти три недели.
Но такие пустяки Чижа не смущали. На «Мелодии» он получил главное — творческую свободу: «Тут я был сам себе командир. Никто надо мной не довлел. Если я знал, что в этом месте сыграно что-то не так, хоть застрелите меня — так играть мы не будем!..»
Даже у матерого джазмена «Дяди Миши» Чернова он забраковал три варианта партии флейты для «Мышки», пока окончательно не остановился на четвертом. (Интересно, что Чернов при этом не брызгал слюной и не бил себя в грудь кулаком, — чем профессиональней музыкант, тем щепетильней он относится к качеству своей работы.)
— То же самое, — говорит Чиж, — было с Ваней Воропаевым, когда он записывал скрипку в «Глазами и душой». Мы сидели с Морозовым, и я говорю: «Юра, чего-то здесь мне не нравится». Он говорит: «Мне тоже». Тогда я прошу: «Вань, давай попробуем еще разок?..»
Позже Чиж говорил, что не ставил перед собой задачу «сделать суперпрофессиональный альбом», — главным для него было «настроение». Но, кроме присутствия настроения, в котором преобладали ностальгия и «неунывающий дух хиппизма», Чиж сумел добиться главного: все песни звучали именно так, как он хотел. Это подтверждало мысль Александра Градского: «Чтобы исполнять свои вещи, нужна своя группа. Иначе, если ты просто на равных, то тебя никто не слушается. То же самое происходит, если люди не твои единомышленники».
Многие потом отмечали, что сольник производит впечатление работы, сделанной на выдохе, как бы играючи. Чиж утверждал, что создать эту атмосферу раскованности помогли «косяки» с марихуаной. Но если не принимать во внимание забавный момент, когда за неимением слайда он использовал шприц («Она не вышла замуж»), студия совсем не напоминала наркопритон, а Чиж — «разупыханного молодчика».
— Если у тебя всё держится на «кайфе», на настроении, ты просто не сможешь работать, — говорит Морозов. — Профессионализм — это уравновешенность и баланс. Профессионал умеет собраться и выдать результат.
На «Мелодии» перебывала куча певцов и музыкантов, которые, добиваясь особого настроения, гасили свет, зажигали свечи. Чиж в этом не нуждался. Ему помогал опыт. В том числе игры в кабаках и на свадьбах, где надо было работать, не обращая внимания на помехи.
Безусловно, Гребенщиков был одним из идейных вдохновителей сольника, но в студийный процесс тактично не вмешивался.