Осенью 1980-го Некрасова — как "восходящую рок-звезду Дзержинска" — пригласили поиграть в «УД». На первой же репетиции они встали с Чижом у окна и "зацепились языками" часа на три: выяснилось, что оба до умопомрачения любят Beatles. Симпатия была мгновенной и взаимной. "Будто мы с рождения вместе, — говорит Дима. — Совсем не притирались". Вдобавок оказалось, что они живут по-соседству, буквально через дорогу.
Но главный сюрприз заключался в том, что Некрасов писал песни. Чиж был поражен не столько этим фактом, сколько самими мелодиями, в которых как будто «переночевал» Маккартни периода Wings. ("И «ранний» там тоже ночевал, — подтверждает Некрасов. — Но это было не подражание, а, скорее, влияние на уровне подсознания"). Среди советских композиторов 70-х ближе всех по стилю к нему был ленинградец Виктор Резников. Песни этого бывшего учителя физкультуры, которые исполняли молодые Михаил Боярский, Алла Пугачева и Лариса Долина, всегда отличали сложные, небанальные гармонии, неожиданные переходы в другую тональность без малейшего признака «швов», и вместе с тем — красивая, воздушная мелодия.
— Димка, конечно, самородок, — говорит Чиж. — Я-то ладно, я-то еще где-то чему-то учился, а он же вообще ничего не знал!.. Приходит: "Вот, я новую песню написал". Он поет, а я просто за голову хватаюсь — я не понимал что и откуда берется. И это притягивало к нему, конечно. Мне хотелось «ваять» также, как он…
До встречи с Некрасовым попытки Чижа сочинять носили хаотичный характер. Свою первую песню он написал в 16 лет. ("Она была про девушку. Говно редкостное. Я имею в виду песню"). Не забросить это занятие помог пример сверстников. Одним из них был Миша Клемешов. Несколько его песен Чиж исполнял в составе бэнда в ресторане «Черноречье». Еще один приятель по музучилищу, Андрей Егоров, первым в городе рискнул сочинять ритм-энд-блюзы. "Трещало в очаге полено" на стихи Роберта Бернса стало даже хитом местного значения, его часто просили сыграть на танцах. Но по-настоящему, считает Чиж, на него повлиял именно Некрасов. Это был тот случай, когда соединились два куска "обогащенного урана", и грянул мощный творческий взрыв.
— Они были просто одержимы друг другом, — вспоминает Ольга Чигракова, наблюдавшая их отношения со стороны. — Вместе что-то сочиняли, слушали музыку на непонятных магнитофонах, что-то один другому показывали. У них были бешеные, совершенно восторженные глаза. Мне кажется, им больше никто не был нужен.
— Единственное, мы разбегались днем, — говорит Чиж. — Димка уезжал в Горький, в институт, а я уходил в училище. А по вечерам мы все равно встречались.
Посиделки проходили попеременно друг у друга. Чаще у Чижа, у которого было пианино. У себя в квартире Дима подключал электрогитару «Musima» в радиолу «Беларусь», а Чиж подыгрывал ему на простой гитарке. Для настроения выключали свет, оставляя гореть ночник. Но гораздо больше, чем этот интим, совместному творчеству помогала атмосфера взаимного уважения. "Мы друг друга щадили, — говорит Некрасов, — и никогда не критиковали".
Первой песней, сочиненной совместно, стали "Рыбки в аквариуме". "Однажды Серёга пришел ко мне, — рассказывает Некрасов, — и мы за полчаса написали этих «Рыбок». И сразу пошли гулять в лес. Потом это стало у нас традицией".
(К счастью, тогда не была модной «голубая» тема, и соавторов не извели злыми насмешками. Тем не менее, характеризуя свое отношение к Некрасову, Чиж специально уточняет: "Я не пидор, но Димку люблю").
Вопреки «поэтической» фамилии, Некрасову больше нравилось быть композитором, "творцом мелодий" — тексты он считал всего-навсего "записью настроения".
Чиж в своих попытках стихосложения подражал, как многие наши рокеры, Владимиру Маяковскому.[19]
— Меня цеплял его железный ритм. Он припанкованный такой человек. Его очень интересно читать вслух чисто ритмически. Он вроде идет-идет, а потом как взломает всё это!.. Он не дает застояться. Этот прием в музыке называется полиритмией. Нечто подобное у Корней Иваныча Чуковского прослеживается — тоже человек, сдвинутый по ритму абсолютно…
Свои поэтические опыты Чиж до сих пор не решается назвать стихами:
— Какие там стихи — тексты! Я врубаюсь, что не настолько это крутизна, чтобы печатать отдельную книгу. Хотя иногда что-то удавалось. Странно, на мой взгляд, это вроде бы не удалось, а потом — бац! — все радуются: "Ой, какая песня!". И как-то так у меня все время происходит…
Сочинительство в две головы шло легко. "Было ощущение, — вспоминал Некрасов, — что песня написана и вдвоем, и каждым по отдельности сразу. Я где-то читал, что Леннон не мог вспомнить, где в битловских песнях его строчка или музыкальная фраза, а где — Маккартни. Я раньше этому не верил, а сейчас понимаю — полная правда".
— Однажды Димка притащил куски текстов, все на разных листочках, — рассказывает Чиж. — Совместный архив хранился у меня, поскольку мой соавтор вечно все терял. Я слил эти наброски в одну тему. Третий кусок, совершенно не в тему, стал припевом. Потом я дописал еще один куплет: "Смолкли шаги под окном, можно свечу гасить", уже под Димку подделываясь, и положил все это на музыку. Димка послушал: "Классно получилось! А что за песня?". Я говорю: "Дима, это же твой текст!" — "Не гони!" — "Твоя рука? Ты писал?.. Вот, получи песню".
— Мы ощущали себя внутри свободными, — говорит Некрасов. — И когда мы сочиняли песни, это в душе передавалось. Было легко и свободно. Никакие запреты нас не угнетали. Не довлело, что это никогда не выйдет на пластинках, нигде не зазвучит. Ведь в те годы эти песни практически негде было играть. Разве что иногда на танцах…
Правом на монопольную поставку музпродукции обладали только песенники-"плесенники"[20] из Союза композиторов. С дипломами консерватории, громкими званиями и титулами. За каждое публичное исполнение песни — на концерте, по радио, телевидению и даже в кабаке — они получали через систему ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам) определенные отчисления. Эти копеечные ручейки сливались в бурные потоки. Например, Давиду Тухманову только "День Победы" приносил в иные месяцы до 10 тыс. рублей — стоимость новенькой «волги». Неслучайно ведущие эстрадные композиторы имели самые высокие легальные доходы в СССР.
Земляк Эдуард Лимонов (его детство прошло в Дзержинске, в семье офицера внутренних войск) был не понаслышке знаком — как непризнанный поэт — с нравами "творческих союзов". Он честно предупреждал новичков: "Мафиози никогда не подпустят к кормушке. Потому что речь идет о хлебе, мясе и п**е". Неслучайно в 1983 году эта "могучая кучка" пролоббировала постановление, согласно которому репертуар советских ВИА должен был на 80 % состоять из произведений членов Союза композиторов.
Представить себе напечатанную типографским способом строчку "Музыка и слова Д.Некрасова и С.Чигракова" — на конверте грампластинки либо в нотном сборнике — было также нереально, как увидеть в сельском продмаге конца 70-х пачку «Marlboro» с надпечаткой "сделано в России".
По крайней мере, в ближайшие двести лет.
1982–1983: СТУДЕНТ
"Псевдоискусство иногда проникает в нашу жизнь. Как же иначе можно назвать магнитофонные записи, распространившиеся среди некоторой части молодежи, и, в частности, студенчества… В отличие от обычных дисков эти пленки стараются передать друг другу тайком и слушать, закрывшись в комнате <.> Казалось бы, политически грамотному молодому человеку, тем более студенту вуза, комсомольцу, обладающему классовым подходом к оценке окружающих явлений, нетрудно увидеть, куда ведет нашу молодежь распространение подобных записей. Они пропагандируют жестокость, моральную распущенность, пошлость…"
19
Чиж до сих пор декламирует Маяковского на саунд-чеках, когда звукооператор просит: "Дай голос!" — "В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето…". Далее звучит пара аккордов. Подключаются другие музыканты, и это становится похожим на зонг-оперу. "Владимир Владимирович Маяковский нравится мне до сих пор, — говорит Чиж. — Мне наплевать, что он коммунист. Он просто офигительный поэт".
20
"В 1973 году Давид Тухманов вступил в песенную секцию московского отделения Союза, — сообщает Артемий Троицкий, — и после в течение десяти с лишним лет туда не было принято ни одного нового члена! Неудивительно, что средний возраст патентованных творцов советской музыки — около шестидесяти лет".