Разбудил меня въедливый голос, он проникал откуда-то с улицы:
— Стя-пан! А Стя-пан! Вставай, проспишь царствие небесное!
Потом забарабанили по закрытой ставне, и я поняла, что тот, кого звали Степаном, спал в избе. Свесилась с печи и тоже позвала:
— Степан! Вставайте!
На улице засмеялись:
— Никак он, бес, с бабой?
Товарищ Степана вошел в полутемную избу, когда я слезала с печки. — А, это сестренка… — протянул он, — а я думал — баба какая…
На полу в самой неудобной позе лежал Степан. Он не подавал признаков жизни. Товарищ пнул его кулаком под ребра:
— Вставай! Сколько можно дрыхнуть!
Степан проснулся, захныкал:
— Чего пихаешься, ведмедь? Кулачище-то словно железный! И не спал я, только-только глаза завел…
— Завел! С вечера завалился!
— Который час? — спросила я.
— Девять утра.
Вот так поспала! А мне, как и Степану, казалось, что я только-только «глаза завела»…
Препираясь, приятели ушли.
Я тоже выбралась на улицу. Умылась у колодца, причесалась и пошла вдоль деревни кухню разыскивать — есть очень захотелось.
У повара болели зубы, щека была подвязана кухонным полотенцем, поэтому он, наверное, и не поинтересовался, кто я такая и откуда, и наложил мне гречневой каши чуть не целый котелок. Страдальчески сморщился:
— Сестренка, полечила бы ты мне зуб. Замучил, окаянный!
Но я не умела лечить зубы. Позавтракала и уселась на своем крылечке. Следила за полетом снарядов и считала вражеские самолеты. Страха не было. Видно, недаром говорится, что на миру и смерть красна. Кругом люди. Бойцы сидели и лежали на траве у маленьких окопчиков — курили, переговаривались и подшучивали друг над другом. Здесь же были мои утренние знакомые — Степан с товарищем. Над деревней проплыла армада тяжелых бомбардировщиков.
Бойцы заволновались:
— Ах ты, холера ему в бок, сколько их повалило!
— Как вши белые ползут. Не торопятся…
— Матвей, куда это они?
— Мне Гитлер не докладывал…
— И ни одна зенитка не тявкнула…
— А чего им тявкать? Ни одного черта не собьешь — у них брюхи бронированные…
— А ты видал? Не видал? Так и не болтай! Сбивают их почем зря. Погоди-ка, в тылу встретят, там зениток полно.
— А это «мессер». Ну скажи, паразит, только что на крыши не садится! Братцы, заряжай винторезы, вжарим по нечистику. Товарищ лейтенант, дозволяете?
— На здоровье! Заряжайте бронебойными!
— Хрен разберет, какие тут бронебойные… С красными концами, что ли?
— Не, с черными. Матвей, не копайся! Зарядил? Бей навзлет, как на охоте. Как из-за крыши вынырнет, так и лупи…
— И чего загоношились, — робко подал голос Степан. — Добро бы были молодые мальцы…
— А что ж нам, калининским, приписным, плакать, что ли? Чай, и мы не хуже кадровых могем. Летит!
«Вжарили» по нахальному «мессеру». Похоже, что летчик удивился. Он тут же развернул машину и с ревом ринулся на наш дом уже с противоположной стороны улицы. Я проворно юркнула в окопчик. И еще раз «вжарили» храбрые калининцы. Тут немецкий ас рассвирепел. Самолет взревел еще сильнее, круто взмыл вверх, перевернулся в воздухе, прошелся вдоль широкой улицы чуть ли не брюхом по теплой пыли и снова ринулся на нас: ударил из всех пулеметов. От резного крылечка полетели щепки… И в третий раз рванул ружейный залп. «Мессер» улетел и больше не появлялся.
Бойцы шумно обсуждали событие:
— Ага, не любит, гороховая колбаса!
— Попали мы аи нет?
— Попали пальцем в небо. Помирать полетел…
— Я сам видел, как ему хвост пробило!
— Ишь ты! Чего ж он тогда не сверзился?
— Так то хвост, чудило, а не бензобаки или мотор. Надо было зажигательными…
— Матвей, ты там рядом. Погляди, Степан-то живой? Жив как будто. Сопит…
— Да ты пощупай, сухой ли?
К вечеру веселые калининцы снялись и ушли в сторону боя, и я заскучала. Идти к полковнику Карапетяну было страшновато. Это тебе не шофер Петров, и не веселая «банда Зангиева», и даже не лейтенант Боровик, а сам начальник штаба дивизии! Может и не взять — зачем я ему? Прав лейтенант Боровик: что я умею делать?
Я так задумалась, что не заметила, как к моему дому приблизилась группа военных. Увидев совсем рядом горбатый нос и бритую голову, я ахнула и спряталась в сени. Сердце екнуло: «Сам полковник со всей, свитой… Может быть, не заметили…»
— А ну, выходи! — послышалось с улицы.
«Да что я в самом деле так перетрусила. Не съедят же», — подумала я и шагнула на крыльцо.
Полковник нацелился на меня орлиным носом, глаза сердитые: