Отплевываясь и ничего не видя перед собой, я на ощупь метнулась к брустверу. Споткнулась о чьи-то ноги, больно ударилась подбородком обо что-то твердое, закричала во всю силу легких: — Пулемет в траншею!
Поняли. Глухо звякнули о дно окопа пулеметные катки-колеса.
Проходили секунды, минуты, а грохот, вой и визг, казалось, всё нарастали, и не было никакой передышки.
Земля глухо вздрагивала под нашими безвольно распростертыми телами и тяжко стонала, будто угрожая разверзнуться и в справедливом гневе поглотить сеющих смерть, а заодно и нас, защитников своих, — живых и мертвых.
Время тянулось очень медленно, в сознании билась только одна мысль: «Выжить. Выстоять…»
Рядом со мною тяжело плюхнулся Шугай, защекотал щеку колючей бородой, прокричал в самое ухо:
— Как-то там наши?
И этот живой голос, эта забота о ближнем придают мне уверенность. На ощупь нахожу полузасыпанный землей перископчик, вытираю его о солдатские штаны и осторожно высовываю из траншеи. Но ничего нельзя разглядеть так наверху — темно, как будто сейчас и не утро. Серый дым над окопами широким рукавом плывет влево. Огонь вроде бы начинает постепенно стихать. Снаряды и мины рвутся уже не перед нашими позициями, а где-то у нас в тылу. За деревней отвратительным голосом в шесть стволов ревет «дурило» — бьет по нашему левому соседу. Еще залп и еще, — теперь разрывы молотят первую линию бывших немецких окопов. Интересно, есть ли там кто-нибудь из наших?
— Живы?! — не то спрашивает, не то утверждает Лукин.
Слева от меня слышится возня, потом громкий плач Гурулева.
— Что с тобой? Да повернись живей!
— Но-гу отор-ва-ло!!! — неистово вопит маленький пулеметчик.
— Цыц, варначонок! Тут твоя нога! Обе-две тут!
Я отрываюсь от перископа и оглядываюсь назад. Стоя на коленях, Шугай кривым ножом вспарывает окровавленные штаны раненого и сердито шипит:
— Блажи шибче! Германец услышит, добавит…
Гурулев умолкает и тяжело, прерывисто дышит. Рядом, на корточках, привалившись спиной к обвалившейся стенке траншеи, закрыв лицо руками, охает Саша Закревский.
— Закревский, что с тобой? Ранен?
Отвечает Шугай:
— Это он так, с Серегой за компанию…
Засовываю за пояс перископчик, перешагиваю через лежащего Гурулева и трясу Закревского за плечи так, что голова его мотается из стороны в сторону, как шляпка подсолнуха на тонком стебле.
— Перестань! Возьми себя в руки! Слышишь? Где твой автомат?
Закревский отрывает руки от лица и глядит на меня мутными непонимающими глазами. Его тошнит.
Теперь уже не осколки, а пули засыпают наши позиции: свистят, визжат, щелкают и цокают о сталь спасительного щита. Что-то прокричал Мамаев. Не разобрали. Но вот опять уверенно и властно:
— …товсь! К бою! Контр-а-та-ка!
А вот и Тикунов — как в рупор:
— К залповой стрельбе… товсь!
— Пулемет к бою! — Лихорадочно шарю перископом по полю, но пока не вижу, куда стрелять.
Дым еще не рассеялся, но поднялся выше и стал заметно реже. Опять минометный огневой вал. Съежившись, прячем головы под бруствер. И едва оседают разрывы, впереди, выше травы, колышется что-то сизо-зеленое, плохо различимое — движется в нашу сторону.
— Правый ориентир… Прицел… — нараспев командует Лукин.
С рассеиванием влево на ладонь, — подсказываю я ему и, передав свой бинокль, предупреждаю: — Без моей команды не стрелять! — Оглядываюсь на Закревского: вроде бы пришел в себя — расставив тонкие ноги, навалился грудью на бруствер, держит палец на спусковом крючке автомата, шумно дышит.
— Двадцать шестой! Двадцать шестой! Семь, три, одиннадцать! — И уже без всякого кода: — Громов! Так твою разэтак! — кричит по телефону Мамаев.
Фашисты всё ближе. Что-то сигналит ракетами комбат. Опять, надрываясь, кричит Мамаев:
— Пулеметчики! Я вас, крабы!!!
В левый фланг наступающей цепи хлесткой очередью ударил Непочатов. Минуту спустя по центру кинжальным огнем резанул дед Бахвалов. Застрочили сразу несколько «Дегтяревых».
— Зал-пом! — Какой там залп! Пехота лупит вразнобой, кто во что горазд.
Фрицы залегли. Стрекота автоматов почти не слышно, а пули несутся лавиной. Но вот цепь снова поднялась и, как подстегнутая кнутом, ломая линию, шарахнулась вправо, прямо под наш пулемет — вот-вот захлестнет позицию.