е окно, лежа грудью на подоконнике. Впрочем, нашу полупантомиму и разговором-то нельзя было назвать. Старший лейтенант спрашивал, а я только отрицательно трясла головой.- Медсестра? Телефонистка? Нет? Повариха? Тоже нет? Так кто же ты? – командир роты насмешливо улыбнулся. – Уж не курсант ли?Тут наконец я открыла рот:- Так точно, курсант!Товарищ Венчиков язвительно засмеялся, с минуту буравил меня глазками-бусинками, а потом, заикаясь от возмущения, кукарекнул совсем по-петушиному:- Ку-курсант? Как ку-курсант? – не дожидаясь моего ответа, крикнул кому-то в глубину избы: – Широков рехнулся: девку завербовал!Я разозлилась:Выбирайте выражения, товарищ старший лейтенант! Какая я вам девка?А кто ж ты? Парень, что ли? Давай-ка сюда документы!Всё осталось в штабе курсов.Командир роты молча захлопнул окно. Я пожала плечами и преспокойно уселась на завалинку. В доме старший лейтенант с кем-то спорил и куда-то звонил по телефону. Я невольно улыбнулась: “Ну и голосок! Петушись, не потушись – выше майора Пламипуу не прыгнешь...” Окно снова растворилось.- Товарищ курсант, зайдите!”Ага, уже курсант и на вы!” – подумала я.Разговор был коротким: курсы – это не институт для благородных девиц, и если я рассчитываю на особые условия или поблажки, то их не будет... При первой же жалобе на меня или от меня вылечу пробкой туда, откуда пришла.- Всё предельно ясно! – сказала я и бодро откозыряла командиру роты и его заму по политчасти.Часть 2По улице строем шли курсанты, на осеннем неярком солнышке серебрились штыки винтовок. Пулеметчики пели:Наше счастье молодоеМы стальными штыками оградим...Я поглядела на них с завистью. На этих ротный наверняка не кукарекал... Ишь какие богатыри!Ну, держись, курсант! Снисхождения тебе не будет, бывший товарищ Чижик-фронтовик!..Накануне Нового года я окончила армейские курсы младших лейтенантов. По всем предметам получила отличные оценки и только по штыковому бою – жирную нахальную тройку с длинным минусом. Да, штыковой бой – это заковыка. “Длинным коли!” – ни выпада, ни силы удара...Старшина Нефедов меня утешал: “В конце концов ты не командир стрелкового взвода, авось и без штыка обойдешься. А если и дойдет дело до рукопашной, на то есть пистолет и ловкость”.Спасибо и прощайте, дорогой товарищ старшина! Вы хороший человек и отменный воспитатель, но расстаемся без слез. Кого-нибудь другого теперь дрессируйте: “На плечо! К но-ге!” А ваш милый голос запомнится мне на всю жизнь: “Сорок с недоразумением выходи на построение!” Сорок – это мои однокурсники-пулеметчики, а недоразумение, по мнению старшины, – я, бывший Чижик. При боевом построении я должна была по-уставному кричать: “Сорок первый неполный!” Почему неполный? Обидно. Теперь всё это позади.На выпускном вечере я не присутствовала, потому что звание младшего лейтенанта присвоили мне, и вроде не мне: фамилия в приказе по армии стояла в мужском роде.Мои товарищи по учебе получили по паре парадных золотых погон и сразу вдруг зафасонили, обращались друг к другу не иначе, как “товарищ офицер!” Слово “офицер” было совсем новое, непривычное, и погоны тоже непривычные, но мне не дали ни погон, ни офицерского чина до выяснения досадной опечатки в приказе...В отделе кадров армии я попросилась в свою родную дивизию. Мне отказали: дивизия входила в состав стратегического резерва главнокомандующего и сейчас отдыхала под Москвой, так что направить меня в свой бывший полк не мог не только армейский отдел кадров, но даже штаб фронтаЗима была ранняя, вьюжная, морозная. Суровая зима сорок третьего года. Метели начались под самый Новый год и бушевали больше недели. А последние трое суток пурга мела и выла без передышки, как где-нибудь на Крайнем Севере. Дороги не было. Фронтовые машины стояли. И все эти долгие трое суток я провела на контрольно-дорожном пункте, а как только вьюга начала стихать, собралась в путь. Случайные попутчики отговаривали меня в несколько голосов: “Подожди, ведь замерзнешь!” Даже смешно: ну как может замерзнуть живой человек? Подожди! А чего ждать? Когда еще придут тракторы и снегоочистители, а время не ждет. Стану я ждать, когда до штаба Сибирской дивизии осталось каких-то восемнадцать километров. Если даже гусиным шагом плестись – и то к вечеру доберешься.Снежные кучи, как белые дюны, волнистыми рядами легли поперек дороги. Поземка курилась по самой земле. Сухой ветер обжигал лицо, сыпал за ворот колючие снежинки, сушил злые слезы. И мысли у меня были злые: короткие, юркие, как осы... Меня душила обида. Я шла уже в четвертую по счету дивизию! Комдивы, как сговорились: “На штабную работу”. А в гвардейской дивизии генерал-майор Акимов даже и этого не предложил. По-стариковски ворчливо сказал неизвестно в чей адрес: “Экие канальи! Просишь командиров – присылают детишек!” Ведь есть же на свете такие чудаки, что с шутливой грустью восклицают: “Эх, где мои семнадцать лет?” Черт бы побрал мои семнадцать! Будь мне под тридцать, гвардейский генерал не так бы со мною разговаривал... Было очень обидно, но я не заплакала, даже бровью не повела. Только быком поглядела на комдива, так что старый генерал засмеялся: “Гляди-ка, какой ежик!” Мне велели подождать в штабе, а потом еще раз пригласили к самому “хозяину”. Теперь генерал Акимов улыбался: “Вот что, юный взводный. Мы решили тебя не обижать. Оставляем в гвардейской дивизии, но... – тут он многозначительно поднял палец вверх,-на зенитных установках и с испытательным сроком. Поглядим, что из тебя получится. Пулеметы ДШК знаешь?” Как мне показалось, я поклонилась с большим достоинством: “Благодарю за честь, но такая война не по мне. Прошу вернуть документы”.Маленькие, сиво-желтые усы генерала дрогнули в усмешке: “Дурочка, да ведь в резерве насидишься! А тут всё-таки дело”.Я ответила не очень-то учтиво: “Тоже мне дело – “костыля” пугать!”На прощанье комдив Акимов сказал: “А ты, младший лейтенант, упряма, однако”. Я грустно усмехнулась: “Согласитесь сами, что мне пока от этого не легче”. И плотно закрыла за собою двери генеральского блиндажа-кабинета. Должно быть, хорошее было у меня выражение лица, потому что красивая штабная машинистка вдруг перестала стучать на “Ундервуде” и принесла мне стакан воды. Документы мне вернули только вечером. Поперек моего направления стояла резолюция: “Откомандировывается в ОК за невозможностью использования по прямой специальности”. Вместо подписи стояла закорючка. Я с горечью подумала: “За невозможностью! И человек вроде бы хороший, а вот взвод не дал. Не решился”.Нечего было и думать пускаться в путь ночью. Я не знала пароля, а без этого даже с территории штаба не выпустят. Да и устала я как-то сразу вдруг – заболели ноги и плечи. Решила переночевать у гвардейцев. В кромешной темноте отыскала землянку коменданта и даже рот открыла от изумления, когда передо мною предстал не кто иной, как Лешка Карпов! Закадычный друг и соратник погибшего Федоренко... Вот уж, поистине, мир тесен! Я очень удивилась: из боевых командиров и вдруг в коменданты! Но дело объяснялось просто: у Лешки после августовского ранения не заживает свищ на голени, и его пока не пускают в строй. Лешка удивился не меньше моего. Радостно закричал: “Ох, Чижик, откуда ты вдруг взялась?” Обнял меня так, что затрещали кости, и поцеловал сначала в правый глаз, потом в левый. Он сразу же принялся меня кормить, что было очень кстати – трое суток не ела ничего горячего, даже чаю не пила. Принципиально не хотела обедать в таких дивизиях, где меня не признавали. От сухомятки болел язык. И гвардейские жирные щи не стоило бы хлебать, но тут всё-таки угощал друг. Точно сговорившись, мы не касались прошлого, как будто боялись прикоснуться к открытой ране. Вели никчемный разговор, топтались вокруг да около: “Как ты? Да что ты?” А с языка так и рвался горький вопрос: “Как же ты его не уберег?” Но Лешка ударил первый. Вдруг поймал мои глаза нетребовательно спросил: “Забыла Михаила?”Прошло уже полгода со дня смерти Федоренко, но было всё так же невыносимо больно, как будто непоправимое случилось только что... Я проплакала всю ночь напролет, а утром целый час прикладывала к лицу холодные компрессы.Прощались мы с Лешкой Карповым долго и никак не могли распрощаться. Тяжело расставаться с друзьями на фронте – почти каждый раз навсегда... Балагур и неисправимый насмешник Лешка был растерянным и очень грустным и всё говорил: “Постой, Чижик, погоди... Он велел тебе сказать... Дай вспомнить...” И никак не мог вспомнить и всё целовал мою руку, не обращая никакого внимания на иронические взгляды девушки-регулировщицы. А мне было очень тяжело. Рядом с нами ощутимо, зримо стоял Федоренко... Незабытый, любимый... Уже в кузове машины я с тоской подумала: “Хоть бы уж больше никого не встретить из своей родной дивизии. Этак можно всё мужество растерять...”В отделе кадров армии добродушный полковник Вишняков с досадой сказал: “Опять не приняли! Ну что мне с тобой делать, несчастный взводный? Никак не могу ее просватать...” Я горько улыбнулась: “Вы плохой сват, товарищ полковник. Кто же сватает кота в мешке? Люди ждут обыкновенного командира-и вдруг являюсь я. Очень уж реакция обидная. Не лучше ли нам раскрыть карты? Позвонить предварительно и рассказать, кто я и что я. Как вы думаете?”Полковнику моя мысль понравилась. Он забавно сморщил нос и дружески подмигнул мне: “В самом деле, позвоню-ка я сначала. Самому молодому комдиву позвоню. Полковнику Севастьянову. Он должен тебя понять. Ему тоже кое-кто по молодости лет не хотел давать дивизию, а ведь командует, да еще как! Ну уж а если и Сибирская дивизия не примет, тогда, делать нечего, придется посидеть в резерве и, может быть, не один месяц”. Полковник, почему-то не захотел в моем присутствии разговаривать с сибирским комдивом и отправился на ЦТС. А я ждала и думала: “В резерве? Как бы не так. Да ни одного дня! На нашем фронте дивизий много, все до одной обойду, но своего добьюсь! Не зря же государство тратило на меня деньги и время. Неправда, найдется и для меня место в боевом строю. Кто хочет – тот добьется! А я очень хочу!”Полковник возвратился очень скоро и вручил мне на правление в Сибирскую дивизию. Радоваться я пока боялась, а вдруг опять что-нибудь?..За воспоминаниями и размышлениями я и не заметила как отмахала восемнадцать километров. “Замерзнешь!” Как бы не так. Да мне было жарко! Вот она, фанерная стрелка: “Хозяйство Севастьянова”. Надо было собраться с духом и привести себя в порядок. Я уселась на высокий пень и вытряхнула из валенок снег. Потом наломала сосновое помело и почистила шинель и шапку-ушанку. Поглядев на колючий веник, вдруг вспомнила свою бабушку. Сердце дрогнуло. Бабка! Родная моя, милая бабка! Жива ли? Хотыбы ты пожелала удачи моей неприкаянной душе. Помолилась бы хоть, что ли!.. Аминь. Я забросила помело в сугроб.Командир дивизии полковник Севастьянов был действительно очень молод. Он разговаривал со мною, как с самым обыкновенным командиром взвода, и это мне сразу понравилось. Комдив протянул мне бумажку, отпечатанную на машинке, улыбаясь сказал:- Прочитай-ка для начала, младший лейтенант!Я прочитала и забегала по просторному блиндажу:- Батюшки! Вот так сталинградцы! Триста тридцать тысяч! Вот так котелочек!.. Фельдмаршала фон Паулюса хватит карачун. А фюреру, фюреру каково? – И вдруг очень смутилась: – Ох, товарищ полковник, извините. От радости забыла, где нахожусь...Серые глаза полковника глядели на меня спокойно и дружелюбно.Он опять улыбнулся:- Ничего. Я и сам вчера пустился в пляс при всем честном народе. Как видишь, Донской фронт тронулся. Приступили к ликвидации окруженной группировки. Очередь за нами. Но ты еще успеешь и с народом познакомиться, и осмотреться. Скрывать не буду: контингент у нас несколько особенный. Но пусть тебя это не смущает. Люди хорошие. Замечательные! Мы воевали под Москвой. Потом освобождали Карманово, Погорелое Городище и ни разу не опозорили свои знамена. Так что всё зависит только от тебя самой. Как себя поставишь, так и будет. Назначаю тебя в полк товарища Филогриевского. Ну, взводный, ни пуха ни пера!”К черту!” – сказала я про себя и обеими руками пожала богатырскую ладонь комдива. Не могла скрыть улыбки – до того обрадовалась. Уже за дверью подумала: “О каком же это особом контингенте говорил полковник? А не всё ли мне равно, раз я наконец получаю взвод?”Эх комроты! Даешь пулеметы! Даешь батарею, Что б было веселее!Я шла по лесной дорожке и пела во всё горло. В первый раз пела после смерти Федоренко. Какие-то военные выбегали из леса, смеялись, что-то кричали мне вслед, но я даже не оглядывалась. В полк к товарищу Филогриевскому!Командиру полка подполковнику Филогриевскому было под пятьдесят. Как и комдив, он разговаривал со мною дружески. Угощал чаем с. печеньем. Я пила чай, спокойно и довольно толково отвечала на вопросы командира полка и почти физически ощущала, как оттаивает мое истосковавшееся по ласке сердце. Наконец-то мне повезло. Кажется, я попала к настоящим людям. Подполковник выразил уверенность, что в полку я быстро акклиматизируюсь, и с рук на руки передал меня своему заместителю по политчасти – майору Самсонову.Пожилой и очень строгий майор первым делом запретил мне... красить губы и брови. Я вспомнила комиссара Юртаева и Мишку Чурсина. “Потри-ка бровь. Теперь губы. Извини, ошибся. Думал ты красишься”. Мишка тогда очень смеялся... Ничего я не возразила майору Самсонову, только улыбнулась про себя: думай, что хочешь.- Чтобы заслужить авторитет у солдат, вам надо за собою следить! Вы у нас единственная девушка – строевой офицер. Положение обязывает... – Майор Самсонов говорил не меньше получаса. Но я только делала вид, что слушаю, а сама думала о своем.”Чтобы заслужить авторитет у солдат!” А как его заслужить? Вот являюсь к своим подчиненным: здрасьте, я ваша, то есть ваш... А дальше что? Какое очень важное слово надо сказать, в самый-самый первый раз? Чтоб хоть не испугались, поверили. А ну как ахнут: “Братцы, баба – командир! Пропали”. Завоевывай тогда авторитет... Я мысленно взмолилась: “Батюшка майор Самсонов! На что мне твои рацеи? Мне надо конкретно. Помоги! Научи”. Но майор не умел читать мысли своих подчиненных и отпустил меня с миром, вполне уверенный, что его проповедь, как горящее сердце Данко, будет освещать мой нелегкий командирский путь...На командном пункте батальона я убедилась в силе первого впечатления. У меня затряслись поджилки, когда навстречу мне из-за стола поднялся комбат Радченко: двухметровый, черный, как головешка, буйноволосый чеовечище с ярко-красными вывернутыми губами.- Не испытываю особого удовольствия вас лицезреть,- зарокотал комбат густым басом. – Для телячьих восторгов я несколько устарел. “Ах, юная девица командует взводом в бою!” – оставим для газетчиков и агитаторов. Мое требование предельно ясно: в обороне ли, в бою ли-огонь, и никаких фокусов! Чтобы пулеметы работали, как вот этот мой хронометр! – Комбат поднес мне к лицу часики величиной с хорошее блюдце. – Огонь! И еще раз огонь. В случае чего... одним словом, я не из жалостливых. Понятно?Я только головой кивнула.- Паша, позови связного первой роты! – приказал комбат.Толстенький Паша с розовым обмороженным носиком подсмыкнул сползающие ватные брюки и неожиданно звонким голосом повторил приказание.”Так ведь это, оказывается, девушка!” – от сердца отлегло. У Паши ярко-синие, круглые, как пуговицы,, глаза, безбровое лицо, смешливая ямка на подбородке и пушистый рыжеватый чубчик. От удовольствия глядеть на необыкновенного ординарца я улыбалась, а Паша вдруг озорно мне подмигнула.На улице она засмеялась:- Что, небось, сдрейфила? Он у нас таковский. На кого хочешь холоду нагонит. Не жалует нашего брата. Когда узнал, что я не парень, раз пятнадцать с КП прогонял. Так меня и прогонишь!..Ах ты Паша-сибирячка! Видно, девчонка-перец. На прощанье Паша откровенно призналась:- Не люблю твое ротное начальство. Старший лейтенант Ухватов трепло. А его зам Тимошенко хоть и не подлец, зато теленок.Я посмотрела ей прямо в глаза:- Паша, зачем ты мне это говоришь?Потому и говорю, что нашему брату с такими солоно приходится, – набычилась Паша. – По себе знаю. А ты первое время будешь, как в темном лесу. Держись ближе к командиру стрелковой роты. Старший лейтенант Рогов – человек.Спасибо, Пашенька. Я учту.Приветик! – Паша отсалютовала мне рукой в белой пуховой рукавичке.Выслушав меня, командир пулеметной роты старший лейтенант Ухватов присвистнул:- Так, стало быть, ты на место покойного Богдановских? Вот это хохма! – Но тут же себя утешил: – Баба командир. А что ж такого? Обнаковенное дело. (Он так и сказал: “обнаковенное”.)Ротный собирался на оборону, как ленивый школьник на уроки. Долго искал запропавшую портянку, ворчал на связного и всё в землянке перевернул вверх дном. Нашел портянку, потерял ремень. Отыскал под нарами ремень, пропали рукавицы. Наконец собрался, но оказалось, что в диске автомата нет ни одного патрона, и, пока связной снаряжал диск, ротный сыпал словами, как горохом. Я не вслушивалась, думала о предстоящей встрече с солдатами.И вот мы в центральной траншее. Мой шеф катится впереди меня шариком и не закрывает рта:- Чтобы иметь с солдатами общее чувство понятия и восприятия, надо знать душу солдата категорически и... аллегорически!Я останавливаюсь и, как баран на новые ворота, смотрю своему начальству прямо в рот, А старший лейтенант Ухватов сердится:- Чего встала, как истукан? Слушай, а к чему это ты рожи корчишь наподобие обезьяны? Не нравится?Я только глазами моргаю. Ответить нечем.Нейтральная полоса – болото. И даже не болото, а, как сказал ротный, заболоченное озеро – узкое и длинное, в летнее время непроходимое. На одном берегу болота, на самой лесной опушке, – наши, на другом – немцы, а между позициями белое унылое поле с серыми метелками камышей, торчащими из-под снега.Ни мне, ни командиру роты не приходится нагибаться – высокий заснеженный бруствер укрывает нас от взоров противника. Свежевыпавший снежок вкусно похрустывает под валенками, на ослепительно белом фоне мелкие порошинки кажутся бусинками блестящего бисера. Над нашими головами кряхтят и постанывают израненные березы. Морозно, солнечно и так тихо, что даже не верится, что в четырехстах метрах, а местами и ближе, враг.На правом фланге, на стыке двух стрелковых рот, нас встретил симпатичный дед в дубленом полушубке. Улыбаясь в окладистую бороду, браво доложил:Ночь прошла спокойно. Сержант Бахвалов.Здорово, урки! – весело произнес ротный, когда мы пролезли в низкую дверь маленького дзота.Пулеметчики, к моему удивлению, не обиделись, ответили весело и дружно полезли в расшитый алыми маками кисет Ухватова.Старший лейтенант Ухватов сказал деду Бахвалову:- Ну, чапаевец, вот тебе новый командир взвода. Прошу любить и жаловать! – Он дружески похлопал меня по спине. У старого пулеметчика отвалилась нижняя челюсть, а приветливую улыбку как ветром сдуло,Ну что рты пооткрывали? – спросил ротный солдат. – Равноправие, братцы, ничего не попишешь.Это что же, повсеместно теперича в армии женское засилье или только нам такая честь? – ехидно спросил дед Бахвалов.Командир роты захохотал:- Что, герой, душа в пятки ушла?Мои подчиненные показали мне спины: слушали командира роты. Анекдот был старый и неостроумный, но солдаты смеялись. Как всё просто: “Здорово, урки!” Потом анекдот о неверной жене, и дело в шляпе. Свой... Подавив вздох, я открыла короб пулемета, провела кусочком марли по раме – грязь! Позвала:- Товарищ сержант!Дед Бахвалов подошел не спеша, надменно выставив вперед бороду.Пулемет грязный, – сказала я ему.Нет, чистый! – сейчас же возразил дед.Нет, грязный! – Я показала ему марлю со следамиперегоревшей смазки.Это не грязь.А что же это?Обыкновенная вещь при каждой стрельбе.После каждой стрельбы оружие положено чистить!Это как же прикажете понимать? Раз пальнул и разбирай? – Старый пулеметчик насмешливо улыбался.Товарищ сержант, вы отлично знаете, о чем я говорю. После каждой ночи пулемет надо чистить.Командир роты прислушивался к нашей перепалке с явнм удовольствием, и его голубые глаза светились самым заурядным любопытством. Точь-в-точь деревенская молодуха. Ишь развлечение ему...Пулемет оказался к тому же неисправным, и с деда слетела половина спеси.- Не ожидал я от тебя такого конфуза, – укорил его ротный. – Лучший пулеметчик дивизии можно сказать, а так опростоволосился.Дед ничего не ответил, но заметно стал нервничать. Подкручивал возвратную пружину, щелкал рукояткой затвора, осматривал замок – “максим” бил одиночными.- Может быть, смазка замерзла, – предположила я вслух.Дед поглядел на меня чертом и рявкнул на подчиненных: – Прокладку!Но и это не помогло.- Пошли дальше, – позвал меня командир роты и пообещал деду Бахвалову прислать ружмастера.Старик возмутился:- Пулеметчику Бахвалову мастера?! Да я сам любого мастера научу! – Его глаза молодо засверкали. – Разбирай, мазурики! Будет как часы.Я сказала: -Загляну к вам на обратном пути.Дед не удостоил меня ответом.Это что же, во всех отделениях у меня такие деды? – спросила я Ухватова, едва мы отошли от дзота.Нет. Такой только один. А так всё больше молодые. А чем тебе плох дед? Очень даже отличный пулеметчик. Герой гражданской войны. Вот погоди, услышишь, как он “яблочко” на пулемете наяривает – хоть пляши.Он доброволец?Ротный загадочно ухмыльнулся:- Почитай что так.Больше я расспрашивать не стала.На втором стыке, где вместо траншеи насыпана снежная стена, замаскированная со стороны противника воткнутыми в снег елочками, в глубине обороны, углом назад, спрятался огромный ромбовидный капонир, а от него в сторону противника веером прорублены просеки для обстрела. Эта пулеметная точка в секрете, она не ведет огня и имеет задачу охранять левый стык стрелковой роты, чтобы немцы не обошли боевое охранение. В капонир можно попасть только со стороны хозвзвода. Не совсем удобно для поверяющих, так как приходится пробираться по глубокому снегу, зато надежно с точки зрения маскировки.Перед нами точно из-под земли вырос богатырь в шубе. Узнав командира роты, опустил дуло автомата.Капонир просторный, амбразуры удобны для ведения фланкирующего огня. Командует здесь маленький татарин Шамиль Нафиков. Красивый парнишка: круглолицый, краснощекий, глаза синие, ясные. Здесь весь расчет – молодежь. По поводу моего назначения не выразили никакого удивления. На меня дружески глядели веселые мальчишеские глаза. Оружие чистое, но пулемет смазан скупо.- Суховат, – сказала я сержанту.-Смазка нет, – белозубо заулыбался Нафиков, – старшина сказал: с хлебом, однако, кушаете... Вот опять банка пустой. – Он показал мне банку из-под консервов.Я вопросительно поглядела на командира роты. Старший лейтенант Ухватов заверил:Будет смазка.На улице он меня спросил:Ну, как?Я не ответила.- А теперь обедать и спать, – сказал ротный.- Ночью мы ведь не ложимся. В боевое охранение придется прогуляться.- Мне надо зайти к Бахвалову, – возразила я и свернула к бахваловскому дзоту.В дзоте дед мучил пулемет и пулеметчиков. Несмотря на холод, все были в одних гимнастерках с закатанными рукавами,- Ну как дела?- А никак, – сердито прогудел старик Бахвалов, – должен работать, а вот не работает, анафема, хоть ты тресни!Разбирайте!До скольких же разов его разбирать?. – вскинулся дед.Я тихо спросила:- Как вы думаете, что получится, если солдаты будут спорить с вами, вы со мной, а я с командиром роты? А?Хмурый дед ничего не ответил и одним ударом ладони вышиб из пазов затыльник пулемета. Мы разглядывали каждую деталь в отдельности. Вроде бы всё в порядке: и замок, и рама, и шатун, и мотыль. Сменили прокладки, намотали заново сальники. Собрали – не работает!- Надо срочно ружмастера, – сказала я.- А что ружмастер? – возразил дед.- Нас шесть рыл, и все пулеметчики, и то ничего поделать не можем.Ах ты, сибирская борода! Ни за рыло, ни за пулеметчика меня не считает!- А не эта ли штуковина нас замучила? – показала я деду Бахвалову приемник. Пятка коленчатого рычага чуть-чуть сносилась.Дед, оседлав нос очками, внимательно осмотрел и ощупал деталь, согласился:- Вполне может быть. Увеличился зазор между вырезом станины рамы – вот оно и не подает...Как же мы проверим нашу догадку, ведь запасного приемника у вас нет?Можно взять приемник у соседа и испробовать. Тут ведь рядом.Пусть будет так, – кивнула я и отправилась к командиру стрелковой роты доложить, что с его участка обороны временно пришлось снять- пулемет.На улице у дзота стоял молодой солдат часовой: густобровый, с цыганскими глазами, румянец во всю щеку.Фамилия?Рядовой Попсуевич!Приветствовать командира положено, – сказала я мимоходом. Солдат взял на караул “по-ефрейторски”.Принцип двойного подчинения штука не простая. У командира пулеметного взвода сразу два хозяина – командиры рот: пулеметной и стрелковой. С одним, Ухватовым, уже познакомилась. Это, так сказать, специалист. Мой ближайший непосредственный начальник. Но на обороне истинный хозяин – командир стрелковой роты, которому по положению я тоже подчиняюсь, но только в оперативном отношении. Попробуй тут сразу разберись, кто из них главнее: старший ли лейтенант Ухватов или командир стрелковой роты Рогов?.. Хорошо, если они дружны между собою, понимают друг друга, ну а если “бог свое, а черт свое”?.. Тогда бедный. Ванька-взводный будет между двух, огней. Да...Подавив вздох, я постучалась в дверь КП стрелковой роты. Старший лейтенант Рогов, увидев меня, одернул гимнастерку и поправил пряжку командирского ремня. Выслушав, кто я такая и чего от него хочу, хрипло сказал, держась рукой за забинтованное горло:- Чего только на свете не бывает.И по его интонации нельзя было понять, имеет ли он в виду забастовавший пулемет или мое внезапное появление в его хозяйстве. Меня поразило лицо старшего лейтенанта: одутловатое, желтое, белки глаз совсем канареечного АЧто так смотрите? – прохрипел ротный. – Красив? Желтуха проклятая одолела. Два месяца в госпитале проболтался, вроде бы и отлежался, а вот физиономия так и осталась, как распухший лимон. А тут еще горло...Поправитесь, – утешила я.Поправлюсь из кулька в рогожку, – усмехнулся Рогов. – Но не в этом дело. – Он помолчал, глядя куда-то поверх моей головы, потом сказал: – Трудно тебе будет. Твой предшественник был парень с головой и к тому же земляк своих солдат. Они его любили. Верили.Я подумала: “Какая уж там любовь! Лишь бы поверили, и то хорошо”.- Для начала вынужден тебя огорчить, – продолжал Рогов. – Недоволен я пулеметчиками. Немец до того обнаглел – головы не поднять. Прямо засыпает траншею пулями. А ваши отмалчиваются!- Неужели трусят? – удивилась я. Рогов поморщился:Не то. Обленились без командира. Ленты им лишний раз неохота набивать. Вот они и берегут боекомплект.Куда же в таком случае смотрит старший лейтенант Ухватов? – растерянно спросила я.Мой собеседник безнадежно махнул рукой:- А что ваш Ухватов! Ему бы только глаза залить, а там пойдет верещать: “Девки жали, не видали, где конфеточки лежали...”Признаться, старший лейтенант Рогов меня очень расстроил. Я долго стояла в раздумье у ротной землянки. Да... Начало неважное. “Бог свое, а черт свое”... Пожалуй, что так...Где-то близко хлесткими очередями ударил “максим”. Догадалась: бахваловцы приемник проверяют. Ну что, ехидный дед, пулеметчик я или нет?Дед встретил меня у дзота, улыбаясь в бороду:- Как в воду глядел. В аккурат так и есть: скрошилась пятка...Ах ты старый хвастун! В воду он глядел!- Сейчас отряжу одного мазурика в полковую мастерскую. Там разом приварят. Тут недалеко – напрямки не больше двух верст.- Ночью приду проверить.Дед пожал плечами: – Дело хозяйское. Будет как часы. Знаю я твои часы!У погибшего командира взвода Богдановских, моего предшественника, не было своей землянки, он жил вместе с командиром пулеметной роты Ухватовым. Землянка Ухватова находилась тут же на переднем крае, неподалеку от дзота деда Бахвалова. При первом же знакомстве старший лейтенант Ухватов хвастливо мне заявил: “Видишь, где я живу? А ведь мое .место на КП батальона, при комбате. Но я не как иные-прочие, по тылам не прячусь”. Я почему-то подумала: “А это еще надо посмотреть, зачем ты сюда забрался. Может быть, тебе выгодно быть подальше от всевидящих очей начальства”.Мне тоже пришлось поселиться вместе с Ухватовым и чувствовала я себя неловко.Я было решила построить новую землянку, да передумала: земля промерзла основательно, котлован вырыть и то проблема. Жалко было мучить солдат, тем более что мы вот-вот должны были перейти в наступление. Переселиться к своим подчиненным некуда: в каждом дзоте по шесть человек – самим тесно, а если в капонир к Нафикову – оборона не под руками... Но с жильем надо было что-то придумать. С этими мыслями я спустилась по ступенькам ухватовской землянки, откинула плащ-палатку, занавешивавшую вход, и невольно улыбнулась: мой шеф плясал и пел тонким бабьим голосом:Девки жали, не видали,Где конфеточки лежали..,- А, родное сердце! – закричал ротный, увидев меня, – Ты ведь ничего еще не знаешь? Нет? А у нас праздник. Прорвали блокаду Ленинграда! Ура! Пошел первый поезд по южному берегу Ладоги, Ур-ра! А ты думаешь небось, пьяница командир роты, залил зенки без причины? А я за Ленинград!, Тебя ждали-ждали, да и того... пообедали.Он выразительно щелкнул себя по кадыку:А мне Семеновна платочек вышила