беглый огонь
Попсуевич! Сколько спиц в пулеметном катке?- Мельников! Когда тяга на надульник наматывается?- Сколько отверстий в надульнике?Я не делаю ему замечаний. Пусть почудит – живинка в солдатском быту так необходима!Настроение у всех нас весеннее- хоть пляши.И только один Андриянов недовольно ворчит:- Хлеб-то за прошлое небось штабы зажилили! – У этого коренастого красноярца, как у Чапаева, органическая неприязнь к штабам.Нам теперь регулярно выдают сахар, табак, водку, два раза в сутки кормят горячим. Но Андриянов всё недоволен: подай ему за прошлые дни хлеб, да и всё тут!- Куда тебе столько хлеба? – спросил его Непочатов. – Ларек хлебный думаешь открыть, что ли?- А это мое личное дело, – ответил ворчун, – хозяин – барин...Пырков хохотал?- А что, и откроет! Откроет, жлоб! Таким только дай волю: раз-два – и в спекулянты.Андриянов не жлоб – хороший солдат, а брюзжит только по привычке, да и то не всегда. Всю последнюю неделю ходил сияющий, как именинник, ни разу о штабах не вспомнил: восьмилетний любимец Егорша написал отцу свое первое письмо. Такое письмо, что дед Бахвалов, умилясь, прослезился. В тот же день со смехом и шутками мы написали Егорше коллективный ответ. Андриянов был очень доволен.Теперь мы живем почти мирной жизнью, как кадровые военные в лагерях. Только там противник воображаемый, а перед нами – настоящий. И спим мы не ночью, а днем,Раньше всех просыпается младший лейтенант Иемехенов. Он проверяет часовых всей роты и залпом из всех своих противотанковых ружей дает сигнал побудки. Потом будит своего друга Ульянова, и они вместе ходят из землянки в землянку – поднимают обитателей переднего края. Маленький бронебойщик прямо с порога звонко кричит:- Кончай ночевать! Вставай пришел!У Иемехенова круглое, как луна, лицо, широкие скулы и веселые раскосые глаза. Он давно уже забросил свою пилотку и ходит по обороне простоволосый, а свои жесткие, как конский хвост, волосы подстригает по обычаю предков под горшок. Длиннорукий и заметно кривоногий, он носится по обороне с ловкостью и проворством обезьяны, а щуплой фигуркой напоминает пятнадцатилетнего подростка.Своих молодых подчиненных Иемехенов дрессирует, как в военном училище: зарядка, обязательная пробежка до КП батальона и обратно и на досуге строевая подготовка. Оленевод любит во всем порядок и аккуратность: у бронебойщиков самая чистая траншея и самая уютная землянка.Требовательный Мамаев питает слабость к северянину и всегда ставит его в пример другим командирам взводов. А Иемехенов любит Мамаева и мамаевские песни. Впрочем, он и сам охотно поет, то есть бесконечно долго тянет на одной ноте: о-о-о-о, и-и-и-и, э-э-э... Иемехенов доброволец. На фронте он с первых дней войны. Храброго смекалистого солдата заметили и направили в полковую школу, а через несколько месяцев, после очередного ранения, Иемехенов попал на армейские курсы младших лейтенантов. Теперь он офицер, неплохой офицер.На днях от нечего делать иемехеновцы заплели стенки своей траншеи зелеными еловыми ветками. Получилось красиво. Мамаев умилился:— Ну что за салажонок! – и сразу, конечно, ко мне:- А твои лодыри только спать.Мы не лодыри, а просто умница Непочатов отсоветовал мне следовать примеру изобретательного тундровича.- Минутная радость, – сказал он. – Через два-три дня вся эта красота высохнет. Одна спичка – и спасайся, кто может...Ульянову тоже очень хотелось бы иметь зеленую траншею, но это ему не под силу: слишком большой участок в его ведении.На дороге, возле Вариной могилы, по инициативе Иемехенова, была создана спортплощадка: турник из танковой оси, бревно-бум и даже малая полоса препятствий: Бронебойщик по нескольку раз в день с истинным удовольствием раскачивается на турнике, повиснув вниз головой. Впрочем, любителей спорта у нас хоть отбавляй. Площадка пустует только ночью или при артиллерийском обстреле.Не отстал и Непочатов – на той же дороге, несколько ближе к обороне, устроил городошный корт. Сражение в рюхи открыл сам комбат и, к вящему удовольствию зрителей, наголову разгромил нашего самоуверенного “адмирала”. Но зато Мамаев отыгрался на боксе. Они с Иемехеновым из трофейного кожаного плаща выкроили несколько пар боксерских перчаток, выстегали их изнутри толстым слоем ваты да зеленого мха и открыли школу бокса. Через несколько уроков на ринг вышли два приятеля, и Иемехенов раскровянил Ульянову нос и выбил передний зуб. Ульянов в окружении болельщиков, лежал на траве с мокрой марлей на переносице, плевался кровью и хныкал, как маленький. Победитель очень расстроился.. С убитым видом топтался возле поверженного противника и сокрушался:- Неладно, однако... Друг, не плакай... Бей, однако!Едва залечив раны, Ульянов, как голландский петух, снова ринулся в бой и снова был бит. Но слава чемпиона по праву досталась Мамаеву: он накостылял и Ульянову, и Иемехенову, и моему приятелю Лиховских, и своему коллеге и соседу Павловецкому.В один из погожих дней с разрешения начальства Мамаев устроил спортивный праздник. Состязались по бегу с препятствиями, рюхам; боксу и перетягиванию каната. Явился командир полка подполковник Филогриеаский с майором Самсоновым и комбат Радченко со всеми заместителями. Главным распорядителем и судьей был Мамаев, а самым ярым болельщиком дед Бахвалов. Он волновался не меньше самих участников и кричал, не жалея голоса:- Вперед, мазурики! Жми-дави стрелкачей!По всем видам многоборья победил взвод бронебойщиков, и сияющий Иемехенов принял из рук майора Самсонова приз: фляжку водки и пять пачек трубочного табаку.Дед Бахвалов так расстроился, что потерял свои очки. “Мазурики” руками обшарили всю траву и дорожную пыль, а очки оказались у деда на лбу. И зачем ему очки, спрашивается? Зрение, как у снайпера. Очки для фасона, а глаза сами по себе: молодые, умные, хитрющие...Праздник едва не закончился трагически. Когда иемехеновцы, усевшись в тесный кружок, угощали призовым табаком всех подряд, над спортплощадкой появился немецкий “костыль”. Повисел над нашими головами, покачал крыльями, и вдруг ударила вражеская батарея. Первый снаряд разорвался несколько в стороне от дороги, второй ближе, а третий звезданул прямо по нашей полосе препятствий. И победителей, и болельщиков как ветром сдуло. Уже в капонире дед Бахвалов, посмеиваясь, сказал:- Это, мазурики, пользительно. А то так можно и забыть, какая она есть, война.Командир полка остался доволен нашей спартакиадой, похвалил Мамаева:- В здоровом теле здоровый дух. Спорт на переднем, крае! Если рассказать такое в тылу – не поверят.Подполковник Филогриевский . человек воспитанный, интеллигентный, не терпит грубости, а мат прощает одному Мамаеву, да и то только потому, что моряк в этом отношении не поддается воспитанию.- Товарищ Мамаев, когда же вы расстанетесь наконец с этой отвратительной привычкой сквернословить? – частенько укоряет его командир полка. – Русский язык такой богатый, такой звучный, такой прекрасный...— Товарищ подполковник, да когда же это я сквернословил? – искренне возмущается Мамаев, но частенько, ох, частенько употребляет свои “соленые” слова.Подполковник заметно отмечает нашего Мамаева перед остальными командирами рот и любит бывать у нас на обороне.Днем обязательно учимся – четыре-пять часов – изучаем оружие. Условия обороны позволяют заниматься даже тактикой: ежедневно Мамаев снимает с позиций по одному взводу, а я по одному расчету, и в лесу возле батальонной бани мы по всем правилам разыгрываем наступательный бой.Пырков ворчит:- Новобранцы мы, что ли?А дед Бахвалов насмешничает:- Что и баить – ученого учить только портить... Ты ж, мазурик, все академии прошел – “два по десять – ваших нет”...И Андриянов ворчит по всегдашней привычке:- Отчего солдат гладок – поел да на бок... Полежишь тут на боку.А дед ему:Мало ты, мазурик, дрыхнешь? На-кось зеркальце, поинтересуйся на свою физику – скоро и хрюкать не будешь...А вечерами, перед ночной вахтой, молодежь, прячась от комаров, набивается в просторный капонир деда Бахвалова. Ох уж этот дед! Какой только чертовщины не знает! И как рассказывает! Мороз по коже...- ...Кинулась на меня с ели рысь. Огромадная, страшенная кошка... Чуть что не на плечи села. Выпалил я, мазурики, сразу из двух стволов, и не попал! Отродясь такого со мной не бывало. Белку бил прямо в глаз, да это у нас и не в диковинку. А тут в упор промазал! Только лапу подранил. А она ощетинилась, вякает, пена с морды клочьями и хвостом-коротышкой туда-сюда, туда-сюда... Схоронился я за кедрач, перезарядил ружье, выглянул и обомлел: Соня! Соня – соседка, колдунья! Чтоб ей пусто! И губа верхняя надвое рассечена... Выстрелил я ей прямо в оскаленную пасть, и тут как гаркнет у меня за спиной: “Отдай решето!!!” Только гулы по тайге пошли, а рысь как сквозь землю провалилась... Не робкого я, мазурики, десятка, в молодости с рогатиной на медведей хаживал, а тут замочил портки...Как-то, послушав дедовы байки, капитан Степнов сказал:- Василий Федотович, вы бы лучше молодым солдатам рассказали, как партизанили в гражданскую войну.Дед нахмурился:- Тяжко вспоминать, товарищ капитан... Почитай что голыми руками воевали. Перед самой войной мы со старухой в областной центр ездили. Телочку хотели на базаре сторговать. Младшая дочка у нас на выданье была. Ну, телочку не купили, потому как денег не хватило: скот у нас в тайге дорог. И пошли мы со старухой в клуб. А там в аккурат кино “Волочаевские дни” ставили. Поглядел я, мазурики, мать честная! Ведь это ж про наш отряд! Так всё и было, как показано... Верите ли, заплакал я, как дите малое. Да... Тогдашним бы людям да теперешнее оружие, так что бы и было! А то на весь отряд одна пушчонка самодельная да один пулемет. Ни снарядов, ни патронов. Таскаем за собой “максимку”, бережем его пуще глаза, в одеяло, как ребенка, запеленали, чтобы, спаси бог, не замерз. А как в бой, пулемет сам по себе на саночках стоит, а мы, пулеметчики, сами по себе из дробовиков по семеновцам палим, как по воробьям, да всё, как белке, в глаз норовим... А эти мазурики, – дед. кивнул на своих слушателей, – ничего не берегут. Как, скажи ты, им всё даром достается! Стреляй от пуза, пали в белый свет, как в копейку! Вчера погулял я по траншее, до самого соседа добрался. Верите ли, целый подол собрал этих самых... патронов. Валяются под ногами, как переспелые шишки кедровые. Я собираю, а Пырков, мазурик, насмехается, дразнит: “Дед Каширин, – кричит,-дед Каширин!” Хотел я его отвалтузить, да неловко: на посту ж, мазурик, стоит...Ха-ха-ха-ха!Смешно, мазурики? Эк вас разобрало... Вот видали? – Старый пулеметчик ткнул пальцем в Березина. – Еще вчера располосовал новую гимнастерку, да так и будет ходить, не зашьет, пока носом не торкнешь... А ты чего, мазурик, закатился? – набросился дед на смешливого Гурулева. – Доберусь и до тебя! Отвожу солдатским ремнем за милую душу, даром что ты не из моего расчета. Жалуйся потом на деда Бахвалова. На посту, мазурик, стоит и не видит, что гранаты на дожде мокнут. Невдомекему в нишу спрятать. Бездомовники!.. Замечу которого мазурика, что оружие не бережет – отвалтужу! Ей-богу, отвалтужу! – пообещал дед Бахвалов.В середине мая состоялся дивизионный слет – чествовали героев зимнего наступления. Из нашей роты тоже было несколько человек, в том числе дед Бахвалов, Иемехенов и я.По этому случаю брадобрей пан Иосиф накрутил из моих волос такие кренделя и завитушки, что на голову не налезла пилотка и, к великому огорчению маленького парикмахера, прическу пришлось смочить водой.Пан Иосиф любит моих ребят, частенько .заходит к нам на посиделки и азартно спорит с дедом Бахваловым на божественные темы – защищает свою баптистскую веру.Мамаев как-то послушал, недовольно покрутил носом:- Вы бы, господа богословы, умерили свой пыл, ведь вас молодежь слушает.Дед накинулся на своих подчиненных:- Я им, мазурикам, послушаю! Я им ужо помяну царя Давида и всю кротость его. Брысь отсюда! И ни один мазурик близко подойти не моги, когда я человека перевоспитываю!Старания деда не безрезультатны. Правда, пан Иосиф пока не берет в руки оружие, но уже не затыкает уши, когда работают наши пулеметы, и после каждого минометного залпа не восклицает испуганно и жалобно: “Матка боска!”Дед не теряет надежды:- Ничего, я его, мазурика, перекрещу в нашу солдатскую веру. Он у меня будет из “максимки” строчить, как миленький.Награжденных и приглашенных собралось не меньше полтысячи человек. Награды вручал комдив Севастьянов.Комбата, Лиховских и погибшего Евгения Петровича Рогова наградили орденом Красной Звезды. Иемехенова, нескольких стрелков и Варю Санину посмертно – медалями. Из моих наградили лишь деда Бахвалова и посмертно Шамиля Нафикова.Я получила сразу два ордена: Красную Звезду за бои подо Ржевом в сорок втором, и орден Отечественной войны – за рейд с разведчиками в укрепленный пункт К, Наградили всех участников рейда.Ко мне подошел сияющий Шугай: борода тщательно расчесана, а на широкой груди новенькая медаль “За отвагу”. Широко улыбаясь, таежник сказал:Товарищ взводный, а мне ведь судимость-то сняли. Мне и вашему Бахвалову тоже.Ну что ж? Я очень рада за вас обоих. Поздравляю от души!Меня окружили армейские и дивизионные корреспонденты. Щелкали затворами фотоаппаратов, поздравляли, задавали вопросы.Мне захотелось сняться с нашими бородачами, и я встала между Шугаем и Бахваловым. Симпатичные деды победно выставили вперед бороды и, не моргая, устави лись в объектив аппарата.- Улыбнитесь, – приказал нам фотограф. – Вот так, хорошо. Отменный снимок получится, – сказал он.Дед Бахвалов заволновался:Не пришлют, поди, карточку, мазурики, обманут. Старухе бы моей на память послать. Любо-дорого...Не обманут, – успокоила я, – армейские фотографы народ честный.Честный! Сколько раз фотографировали и только один-единственный снимок получила, тот, который когда-то подарила Федоренко.Среди корреспондентской братии отыскался мой старый знакомый Иван Свешников. Тот самый, которого я приглашала в прошлом году на свою несостоявшуюся свадьбу. Иван как будто бы еще вытянулся вверх, и теперь моя голова приходилась на уровне бедра его журавлиной ноги, Его собратья по перу подшучивали над нами:Товарищи, да это же живая диаграмма! Рост наших военных потенциалов.Она – сорок первый год: он – сорок третий...Да приземлись ты, Иван! Ведь неудобно так девушке с тобою беседовать.Иван добродушно посмеивался и узкой ладонью то и дело откидывал со лба выгоревшую прядку волос.Он не удивился встрече, не напомнил о прошлом и Федоренко. Спросил:Чижик, хочешь я тебя познакомлю с замечательным парнем?Боже избавь!Да ты сначала взгляни, – засмеялся он и протянул мне фотографию. – Каков герой, а? Знатный разведчик нашего фронта. – С фотографии на меня глядел... Мишка Чурсин! Лихие разбойничьи глаза прищурены, а на Мишкиной груди целый иконостас орденов, в том числе Александра Невского, на плечах погоны капитана.Воспоминания нахлынули вдруг теплой грустной волной. Значит, Мишка тоже выбыл из нашей родной дивизии...Свешников продолжал:- Он воюет далековато от вас, но при желании встретиться можно.Я вернула ему фотографию и, подавив вздох, сказала:- Нет, не надо. Спасибо...А вечером, уже дома, деда Бахвалова обидел старший лейтенант Ухватов. Ротный был “под градусом”. Покосившись на мои ордена, ухмыльнулся криво:- Кому ордена и медали, только нам ни хрена не дали...- Так ведь орден или, скажем, медалю надобно заслужить, – возразил ему дед Бахвалов.Ухватов пьяно ухмыльнулся:- А то ты заслужил? Уж не за то ли тебе медаль навесили, что человека кокнул?Дед побледнел, тяжело дыша шагнул вперед, выдавил:- Вот что, ротный, не дадено никому полного права, чтобы в душу человеку харкать!Я проворно встала между ними:- Василий Федотович! Не связывайтесь.Мамаев, глядя на Ухватова с презрением, сквозь зубы процедил:- Вон отсюда!Ухватов ушел, а дед, ткнувшись головой в стенку траншеи, заплакал.Мы с Мамаевым растерянно переглянулись. Старик повернул к нам страдальчески сморщенное лицо, с горечью сказал:- Лежачего, варнак, долбанул... Хоть бы уж не знал. а то всё как есть знает... Если рассудить по правде, то какой же я убивец? До скольких разов этот проклятый Тришка ко мне во сне являлся, царствие ему небесное – кол осиновый... Заявится ночью, дохлый такой, мухортенький, и всё просит так ли жалобно: “Дай соболюшку на косушку...” Я его, анафему, и не стукнул-то ни разу. Вот как перед богом говорю, не тронул, только головой в снег сунул. От страху, должно быть, он, слизняк, преставился... Знал ведь, мазурик, таежный закон... Да, господи боже мой, ежели б я ведал такое, не одного, соболя, двух бы ему кинул – пропивай, мазурик, душа с тебя вон...Да бросьте вы, Василий Федотович! – тронула я деда за рукав. – Мы же вам верим!Вот что, геройская борода, – сказал Мамаев, – хватит Лазаря тянуть. Помер Максим, и черт с ним. Сейчас мы это дело запьем и ворота забьем – награды ваши обмоем. Крикни-ка, дедок, чтоб Соловей принес мою фляжку.- И мою прихватите, Василий Федотович,-сказала я.Мы уютно устроились за столиком у Вариной могилы.Только Мамаев начал наливать водку в кружки, пришла врач Нина Васильевна в сопровождении Лиховских.-Мы к ним в гости, а они уже пьянствуют! – смеясь, сказала она.Мамаев с изящным поклоном протянул докторше свою кружку, сладким голосом (ну и артист!) пропел:Милости прошу к нашему шалашу!За вас, герои! – сказала Нина Васильевна и чокнулась со мной и дедом Бахваловым.- За их память, – кивнула я на могилу, – за Варю, за Евгения Петровича, за Шамиля и за всех, кто тут лежит... – голос мой предательски дрогнул.. Нина Васильевна, отпив из своей кружки два глотка, тихо заплакала. Дед Бахвалов задышал вдруг часто и шумно.- Спят герои, – задумчиво проговорила Нина Васильевна и вытерла слезы маленьким платочком. – Спят, и никогда больше не встанут... – Она опять заплакала. Наверное, вспомнила своего мужа-летчика, погибшего в первые дни войны. А я – Федоренко...Мы долго молчали.На передний край медленно спускалась фронтовая ночь. За немецкими окопами, за рекой Осьмой пламенела узенькая полоска заката, теснимая сгущающейся темнотой. Было очень тепло и по-мирному тихо. Над нашими головами пофыркивал родной “огородник”.- Как хорошо! – вздохнула Нина Васильевна. – Как будто и нет проклятой войны.Мамаев тихо запел:О ты, окно; откройся,
Ох, Нина Васильевна, простите матросу последний грех... – Артист, да еще какой!На переднем крае зататакал пулемет Непочатова, ему басом откликнулся “максим” Лукина.- О, а живые не спят! – поднял Мамаев вверх палец. – Твои немецкую бдительность проверяют, – повернулся он ко мне.Лиховских улыбнулся:- Ну, братцы, вам и повезло. Не оборона, а помещичья мыза. А в соседнем батальоне хлещет – головы не поднять!.. Василий Федотович, вы помните Никольское?- обратился он к деду Бахвалову. – Вот где была свистопляска!Дед промолчал, сидел нахохлившийся, мрачный. А я подпустила своему приятелю шпильку:Ты потому и ходишь к нам чуть ли не каждый день, что у нас тихо?Только поэтому. Я ведь отъявленный трус.А я, Нина Васильевна, в пехотной обороне в первый раз, – сказал Мамаев. – Я ж моряк. На Северном флоте воевал. После одной... а, вспоминать неохота. В общем, десять часов держался в ледяной воде. Вот и нажил себе ревматизм. Хронический. А на судне железо кругом. Как отстою вахту -неделю валяюсь без ног. После гостпиталя списали меня с флота... В тыл хотели упрятать.Понимаете? – Мамаев поглядел на нас всех по очереди.Да, мы понимали: такого в тыл не очень-то упрячешь.- Еле выпросился в пехоту, – продолжал Мамаев. – Подлечусь, а там видно будет.Лиховских засмеялся:- Правильно. Ежедневные грязевые ванны очень полезны. Можно принимать прямо на большаке.Мамаев сердито взглянул на него.К нам на оборону внезапно нагрянул сам командующий армией генерал-лейтенант Поленов.Только-только я заснула после ночной вахты, как над моей головой забрякала сигнальная гильза-колокол: боевая тревога!Сунула ноги в сапоги, впопыхах никак не могла найти поясной ремень, а гильза вызванивала нестерпимо звонко. Схватила автомат и, как была, без ремня, без головного убора, непричесанная, понеслась к центральной траншее. Вылетела из-за колена траншеи и остолбенела: начальства целый взвод! Комбат, комполка, комдив, еще какие-то чины и звания, и среди них генерал! Седой, горбоносый, с темными сердитыми глазами.- А это еще что за чудо природы? – спросил генерал, указуя на меня перстом. – Откуда она вырвалась?Мне никогда не приходилось иметь дела с генералами. Сама не знаю отчего, а скорей всего с перепугу, я полезла в амбицию:Вырвалась! Как, по-вашему, должен когда-нибудь человек спать? Такой трезвон подняли, думала полк СС даступает...А ты с кем это так разговариваешь? – строго спросил генерал. – Знаешь ли, кто я?- Знаю. Вы генерал-лейтенант Поленов. А вы знаете, кто я?Из-за спины командующего комдив Севастьянов делал мне устрашающие глаза и грозил пальцем. Но меня не раз подводил бабушкин горячий характер, как понесет – не остановиться.- К вашему сведению, я здесь хозяйка! А вы зачем сюда поставлены? – неласково спросила я смущенных Пыркова и Березина. – Ушами хлопать? Почему подпускаете посторонних к секретной сигнализации?Березин виновато промямлил:- Так они ж не посторонние... Они генерал...Они сами допустились, – добавил Пырков.Допустились! Ладно. Разберемся потом.Ишь ты, Афина Паллада! – усмехнулся генерал. – Комдив, и много у тебя таких воительниц?Пока только одна, – с улыбкой ответил наш полковник.Ну что ж, хозяйка, может быть, ты разрешишь мне познакомиться с вашей сигнализацией?Догадливый Гурулев принес мне ремень и пилотку. Подпоясавшись и покрыв голову, я почувствовала себя увереннее.— Разрешаю, товарищ командующий.Генерал дернул за кабельный шнур, проведенный ст пулеметной площадки в мою землянку, спросил:Что это означает?Маленькое начальство на обороне: командир пульроты, его зам, поверяющие из штаба батальона.А два сигнала?Комбат, его заместители и штаб полка. Три – командир полка, четыре – комдив. Пять и больше – боевая тревога.Гм... Ну, а если генерал?Прикажу бить боевую тревогу.О-хо-хо-хо! – вдруг засмеялся командующий, и все начальство сразу заулыбалось, только наш комбат глядел на меня хмуро, неодобрительно.Запиши для памяти, – сказал командующий своему адъютанту и, дернув за шнур еще раз, спросил:Сама, Афина, придумала?Нет. Это коллективное творчество, товарищ командующий.Он, сощурив глаза, долго смотрел на нейтральную полосу. Задумчиво сказал:Сибиряки народ баш-ко-витый и храбрый. – Потом легонько ткнул пальцем в грудь молодцеватого Пыркова:О чем думаешь, солдат?Пырков, не моргнув глазом, выпалил:- Как бы стать генералом, товарищ командующий! Генерал улыбнулся:Силен, солдат. Твоя школа, Афина, – повернул он ко мне красивую седую голову.-За суворовскую смекалку ты отныне не солдат, а ефрейтор. Генералом, браток, сразу нельзя...Мне пока и ефрейтором нельзя, товарищ командующий.Это еще почему? – нахмурил генерал брови.Он бывший вор, – пояснила я.А как воюет?Не хуже других. К медали был представлен, да не дали.- Кто не дал?.- Вы, наверное. Кто же еще!Значит, я? Выходит, обижаю солдат?Дело не в обиде, товарищ командующий, а в справедливости. И старшему сержанту Непочатову не дали, а ведь за дело представляли. Честное слово, за дело.- Ну раз за дело, надо проверить. Завяжи-ка узелок на память, Владимир Сергеевич.Адъютант даже в узкой траншее умудрился картинно и звонко щелкнуть каблуками щегольских сапог.Деду Бахвалову командующий мимоходом заметил:- Экий ты веник, братец, отрастил! Траншеи ею, что ли, подметаешь?Дед Бахвалбв обиженно засопел и нахмурился, а я сказала:- Так ведь Василий Федотович не бородой воюет, товарищ командующий.Генерал опять затрясся в приступе смеха. А потом сказал комдиву:Послушай, полковник, они случайно не сговорились меня уморить? Афина, как ты думаешь, должен я тебя наказать за дерзости?Думаю, что не стоит, товарищ командующий. Это же я от страха!- Значит, испугалась меня?- Испугаешься небось... Про вас невесть что рассказывают... – Я прикусила свой отвратительный язык, но было уже поздно. Генерал заинтересовался:- И что же про меня, например, рассказывают? – Ну, что вы очень сердитый и вообще... не такой, как все генералы...- А ты как считаешь? Какой я, по-твоему?- По-моему, нормальный, – бухнула я и в самом деле испугалась.Но генерал не обиделся – опять засмеялся, сказал:- Прощай, забавная Афина. До новой встречи. Если вы так и воюете, как острите, то это хорошо.Пронесло!.. Но не для всех посещение командующего сошло благополучно. Мамаев заработал пять суток домашнего ареста за проволочные заграждения, как раз за те, что ставили мои ребята. Начал оправдываться – командующий прибавил еще пять. Пять да пять – десять, арифметика простая, а денежное содержание за десять дней тю-тю... Перепало и Иемехенову. Командующий два раза прошелся по его зеленой траншее: туда и обратно. Воскликнул:- Парадиз! Райские кущи! А где же Адам?Улыбаясь во все скулы, Иемехенов выступил вперед.- Ну вот что, Адам без Евы, – сказал ему генерал, – получи десять суток домашнего ареста за то, что не варит умственный горшок! И, кроме того, до моего возвращения обратно всё здесь должно быть в первозданном виде.А как знать, когда будет возвращаться генерал, ведь мы на самом правом фланге дивизии. Пойдет ли генерал по фронту других полков или только наш батальон осмотрит?Бронебойщики во главе со своим командиром бегали как наскипидаренные: обкалывая руки, расплетали траншею и уносили елочные лапы подальше от позиций. А ребята Непочатова издевались – пели нарочно гнусавыми голосами:Елочки зеленые, боюся уколюся я...Командующий нас не забыл. Вскоре после его посещения прислали выписку о снятии судимости с Пыркова и о награждении его и Непочатова медалями “За отвагу”. А я получила сразу три подарка: костюм из тончайшей зеленой диагонали, погоны лейтенанта и новенький пистолет-пулемет Столярова, не так давно принятый на вооружение – предмет мечтаний каждого пехотного офицера.Мамаев ехидничал:Познакомишься с командующим фронтом – сразу в майоры произведут! ‘ ?Не в чине дело,- возразила я, примеряя новую юбку прямо на солдатское галифе, – а в справедливости. После наступления всем очередные звания присвоили, а на меня Ухватов материал не оформил с досады, что его к “капитану” не представили. А чем я хуже твоего Ульянова или Иемехенова? Так-то, товарищ старший лейтенант! Ах, хорош костюм! Даже жалко надевать...Что костюм? Тряпка! – сказал Мамаев. – А вот это так шту-у-ка! Ох! – Он вертел в руках мой ППС и восхищался: – Ты гляди-ка, насколько легче и изящнее ППШ... А кучность боя, а пробивная сила! Хороша Маша, да не наша. А может быть” махнем, не глядя, а? В придачу что хочешь проси. Хоть самого меня...Я засмеялась:- Сделка соблазнительная, что и говорить! Но ведь это же именное оружие! Ты – что, не видишь пластинку на ложе? Читай: “Афине. Ген.