– закатился Маргулис. – Вот это директива! А что, Яковлев, ты и в самом деле береги своих комсомольцев! Хо-хо-хо-хо!..Голову Мишке вскружила! – передразнила я комсорга. – Нужен-то мне больно ваш Мишка! Как будто мне некому и без него голову кружить!А что, Чижик, и в самом деле есть кому? – лукаво улыбнулся Маргулис.Во всяком случае Яковлев за своих комсомольцев может быть спокоен.Ладно. Можешь идти спать, – буркнул Димка, – твое дело не наше горе: посапывай себе носом, а нам надо на передок идти. – Комсорг явно подобрел.На другой день за мной явился Петька: меня вызывал комиссар Юртаев.Не без робости я переступила порог Комиссаровой землянки. Дверь была открыта настежь, у самого входа на корточках сидел не кто иной, как сам Мишка Чурсин, и курил, пуская дым на улицу.Взгляд у Мишки, как всегда, нагловато-насмешливый. Нет, Димка определенно что-то напутал – разве так смотрит на меня Федоренко!..За столом сидел смуглый человек лет сорока. Его крупное породистое лицо меня поразило. Где же я видела этот большой гладкий лоб, твердый подбородок, негритянские губы и иссиня-черные тугие завитки волос?.. Черные глаза комиссара с огромными голубоватыми белками имели какую-то притягательную силу. Совершенно необыкновенное лицо! Мое внимание отвлек голос Петьки Ластового, он заворчал на Мишку:- Что вы здесь дымите? Старший батальонный комиссар не курят!- А я тоже не курю, – возразил Мишка, – я только комарей отгоняю.Комарей! – усмехнулся комиссар, и зубы его сверкнули ослепительной белизной. – Вот полюбуйся, – обратился он ко мне. – Парень восемь классов окончил! Петр, как надо правильно сказать?Комаров, товарищ старший батальонный комиссар! – гаркнул Петька.Слыхал, грамотей?А то я и без вашего Петьки не знаю, как надо правильно говорить! – дерзко ответил Мишка.Ну, а если знаешь, так что ж ты русский язык коверкаешь? Я – узбэк, должен тебя учить твоему родному языку? (Комиссар так и сказал: “узбэк”.) Он повернулся ко мне: – Ну-с, а у нас какое образование?Восемь классов.Значит, грамотная. А ну-ка, перечисли нам хронологию династии Романовых.Я очень удивилась:Династии Романовых?Не знаешь?Нет, почему же! Я знаю, но только это очень странно...Что ж здесь странного? Каждый культурный человек обязан знать историю родины. Ну, начинай, собьешься – лейтенант поправит.Когда я дошла до царицы Анны Иоанновны, комиссар меня остановил:Продолжай, лейтенант!Петр третий, – не долго думая, ляпнул Мишка.Так? – спросил меня комиссар.Нет, не так. Малолетний император Иоанн Антонович и правительница – мать его, Анна Леопольдовна..,Слыхал, командир разведки?Сравнили! – возразил Мишка. – Когда я учился, а когда она?А ты знаешь ли, когда я учился? .- спросил его комиссар. Но Мишка не сдавался:Девчонки же зубрилы!Ты мастер собственное невежество оправдывать, я уже в этом убедился. Ну, а как у тебя шпрехен зи дойч?- это уже опять ко мне.Я пожала плечами. Комиссар сказал:Назови по-немецки номер нашей дивизии и полка. Быстренько!Я не знаю по-немецки слов “полк” и “дивизия”
Найди.Я нашла и сказала:Заген, битте, нумер регументс! – И по-немецки назвала номер.Гут, – кивнул комиссар головой. – Вполне сносно. Учи по пять фраз в день. Михайловых “языков” теперь сами будем допрашивать. Учить немецкий – это мой приказ. Сам буду проверять.Есть учить немецкий, – без особого воодушевления повторила я.Но я тебя вызвал не для этого. Завтра прибудет новый командир полка-майор Голубенке В блиндаже командира давно никто не живет. Надо его хорошенько проветрить и всё прибрать, – одним словом, привести в жилой вид. Что потребуется – получишь у Никольского. Поможет тебе мой Петр.И я могу помочь, – вызвался Мишка.Ну вот и еще один помощник, – согласился комиссар.- Действуйте, вечером проверю.- А ну, подойди-ка поближе! – вдруг сказал он мне. – У тебя есть, надеюсь, носовой платок?Я кивнула.- Потри-ка бровь. Сильнее! Теперь губы...Я в недоумении потерла и то и другое.- Я, кажется, ошибся, – улыбнулся комиссар, – думал – красишься. Не люблю этого.Мишка злорадно захихикал. Комиссар строго на него посмотрел:Ну, а начальник твой всё спит?Почему это спит? – обиделась я за Володю. – Он философию изучает!Вот как! – комиссар усмехнулся. – Философ в нечищеных сапогах! Философия-дело полезное, но ведь порядок на кухне, оказывается, можно было навести и без размышлений о бренности бытия. Ох, доберусь я до этого Диогена! Кстати, Михаил, где жил Диоген?В Греции. Где ж еще! – ответил Мишка. – Там все эти древние трепачи кантовались.Ну и лексикон у командира! – возмутился комиссар. – Хоть бы девушки постеснялся! Чижик, где жил Диоген?Он жил в бочке.Вот именно. На сем точка. Идите и занимайтесь делом.На улице я сказала Мишке:- Э, да он совсем не страшный! А я так его боялась...Мишка усмехнулся:А ты натвори что-нибудь, тогда узнаешь...Миш, я вспомнила наконец, на кого он похож! Это же вылитый Отелло!Мишка заморгал густыми ресницами:- Какое Отелло?Какое?! – я всплеснула руками. – С луны, парень, упал! Не знать Отелло!Это который женку-то за измену придушил? Сравнила! Он же был чокнутый! – Насмешливо прищурив глаза, Мишка пропел:А у Отелло в батальоне Был Яшка – старший лейтенант, – На горе бедной Дездемоне Великий плут и интригант...- Не трогай Шекспира, варвар! “Интригант”! Тьфу! Разведчик сказал:Ну, вас с комиссаром пара. Вы споетесь! Тот тоже всегда придирается: этого не читал, да того не знаешь! Скажи, обязан я знать, кто такая Аврора Дюдеван? Она что, в разведку со мной пойдет? То-то и оно, а комиссар за эту мадам два дня на меня не глядел...Комиссар прав. Это же Жорж Санд. Эх ты! Командир должен быть образованным человеком. Читать надо было больше, грамотей!Новый командир полка положил в своем блиндаже вещмешок и серый довоенного образца плащ, а жить там не стал. Напрасно мы с Мишкой старались – майор Голубенко поселился у комиссара.В первый же день командир полка в сопровождении комиссара ходил по расположению штаба и знакомился с людьми.Он был одного роста с Юртаевым, но полный и рядом с подтянутым комиссаром выглядел грузным и мешковатым.Майору было жарко: он тяжело дышал, и из-под зеленой пограничной фуражки по светлым прядкам волос стекали струйки потаУвидев меня, он удивился:- И девушки, оказывается, у нас есть?Я представилась по форме, а комиссар сказал:- Да вот, взяли одну... Для эксперимента, так сказать...На кухне майор задержался. Пробовал суп и хвалил кулинарные способности старого повара. Василий Иванович сиял, как его сковородки, и, выпятив чрево, отвечал по уставу. Однако не преминул ввернуть, что он воевал с самим Чапаевым.На кухне было чисто, и майор остался доволен. Тут наш сердитый дед нарушил устав и гаркнул простуженным басом:Рад стараться!А еще чапаевец! – с досадой вполголоса сказал мне Петька.А откуда ты знаешь, как отвечали чапаевцы? – спросила я.Да уж не так, как в старой армии при царе!Ну уж и не так, как теперь!Ладно, спрошу у комиссара, – решил Петька.А он знает?Петька вместо ответа постучал себе пальцем по лбу: дескать, девка, у тебя не все дома...Для Петьки во всей нашей армии не было человека умнее, храбрее и порядочнее комиссара Юртаева. Даже говоря о своем начальстве в третьем лице, Петька употреблял множественное число. “Они все израненные и перераненные: в гражданскую воевали, в Испании были, в финскую воевали, на Хасане сражались...” Или: “...Вчера нас пулемет на стыке прищучил, ну, я копыта и откинул. А они смеются: “Петр, говорят, ты что землю носом пашешь! Пули-то идут выше второго этажа!” Разберешь там, как они идут...”Петька не скупой: последним сухарем с товарищем поделится, но из Комиссаровых пожиток нитки никому не даст – лучше и не проси. Раз я попросила у него щетку сапоги почистить, Петька замахал руками:Что ты, что ты! Как можно? Щетка Комиссарова.Да что ей сделается? Съем я ее, что ли?- Не в том дело, что съешь, а не мое это добро.За то и слывет в полку жмотом наш курносый Петька – бывший тракторист.Комиссар увел командира полка на передовую, а вечером в нашу землянку ввалился хмурый Петька. Он сердито шмыгнул носом и спросил:- Где твой начальник?- Его вызвал в санроту доктор Ахматов.Ну тогда ты к нам пойдешь. Лекарство захвати.Какое лекарство?А я откуда знаю! Дышать им нечем. Влипли старший батальонный комиссар, ох и влипли!Да что с ним случилось-то?Да не с ними, а с майором! Вернулись они с передка и свалились.Так комиссар-то тут при чем?Ну и дура! – рассердился Петька, – ничего не понимает! Опять им хворого прислали! То всё майор Толкачев болел, а комиссар один воевали, а теперь вот опять командир полка.”. – он не договорил – махнул рукой,Командир полка лежал на топчане и тяжело, со свистом дышал. Рядом стоял комиссар и озабоченно говорил:Всё-таки надо вызвать врача. Я позвоню Ахматову.Прошу тебя, Александр Васильевич, пожалуйста, не надо! – возражал майор. – Это пустяки, сейчас всё пройдет,”Узбек, а зовут по-русски”, – отметила я про себя.Чижик, ты имеешь какие-нибудь познания в терапии? – спросил меня комиссар. Я отрицательно покачала головой.Вот видишь, Антон Петрович, – сказал он, – надо врача.Ничего, обойдется. У тебя, душенька, есть что-нибудь от сердца? – Майор облизнул сухие серые губы.Кофеин и ландышевые капли, – ответила я.Ну давай хоть кофеин...Я дала больному порошок и хотела уйти.Нет уж, ты останься, – сказал комиссар, – не умею я с больными.Какой же я больной! – возразил командир. – Александр Васильевич, да побойся ты своего аллаха!Помолчи-ка, Антон Петрович, больные должны молчать. Так ведь, Чижик?Я кивнула. Мы молчали с полчаса, и было слышно, как комиссаров карандаш шуршит по бумаге.Майор Голубенко то и дело вытирал полное потное лицо совершенно мокрым носовым платком. Я дала ему большую марлевую косынку и забрала платок:Я постираю.Спасибо, душенька! У тебя, видно, рука легкая-вот уж мне и легче. – С этими словами майор сел на топчане.А теперь, Чижик, дай-ка командиру полка капель, – приказал комиссар.Майор покорно выпил лекарство и вздохнул:Ты уж меня извини, брат!Охотно, брат, – в тон ему сказал комиссар, – только ты мне скажи по-честному, Антон Петрович, зачем ты с больным сердцем в пехоту полез? Ты хоть узнавал, что это за болезнь?Какие-то сердечные спазмы, – нахмурил командир безбровое лицо. – В пехоту, говоришь, зачем полез? Не мог иначе. На восточную границу меня посылали – отбоярился с трудом. Я ведь с июня сорок первого не воюю – всё по госпиталям да в резерве. На погранзаставе меня ранило на третий день войны. Мы стояли насмерть – с винтовками против танков, а против самолетов и вовсе были беззащитны. Если бы ты только знал, Александр Васильевич, какие были у меня ребята! – Майор тяжело вздохнул. – Почти все на глазах погибли: один за другим, – голос его дрогнул. Майор Голубенко помолчал, снова подавил вздох и продолжал:- Очнулся я уже в. санитарном поезде, ноги мне перебило. – Он совсем тихо закончил: – Семья у меня там осталась: трое детишек...: Нездоровое лицо майора застыло, как неподвижная маска, а в широко открытых голубых глазах притаилась боль.У меня по щекам поползли слезы. Я сдерживалась из всех сил, но всё равно расплакалась. Комиссар покачал львиной головой:- Ай-я-яй! А еще бывалый воин! С первых дней на фронте... – и отправил меня умываться.Поливая мне на руки из котелка, Петька издевался:У вашего брата слезы что вода: крантик открыл, и полилось...Заткнись! У тебя бы все близкие остались у немцев, небось не так бы запел!Петька вдруг ощетинился:- А то они у меня, думаешь, в Сибири! – и выплеснул остаток воды из .котелка прямо мне на сапоги...А вечером у нас произошло ЧП. Наш уютный овраг бомбили “юнкерсы”: ранило двух связистов, да не очень сильно пострадало хозяйство Никольского – погибли две фронтовые клячи. А бомбили долго и по новому способу: бомбы швыряли с сиреной. Они так омерзительно выли, что к горлу подступала тошнота.Уже когда бомбардировщики легли на обратный курс, один из сопровождающих их “мессеров” вдруг вернулся обратно и начал носиться над оврагом на бреющем полете, поливая склоны пулеметным огнем. В “мессера” стреляли кто из чего мог, но нахал и не думал подняться выше и, казалось, был неуязвим.И всё-таки его сбили! И не зенитчики: зенитки молчали, да и как они могли стрелять, если ас носился чуть не брюхом по кромке оврага! Сбил самолет бронебойщик Петерсон из противотанкового ружья. Не знаю, куда он там попал, но из брюха у “мессера” вдруг вырвался черный дым, и веселый огонек заплясал на бензобаках. “Мессер” взвыл, бросился вверх, потом вниз, опять вверх и потянул не через линию окопов, а в наш тыл и грохнулся в районе расположения нашей санитарной роты – только земля загудела! Целую секунду стояла тишина, а потом мы закричали “ура”, выбрались из своих укрытий и набросились на Петерсона.Множество рук подбрасывало вверх долговязое тело бронебойщика: у него даже обмотки на тощих ногах размотались...Потом Петерсона обнимали и целовали все по очереди – еще бы! Не каждый день пехота самолеты сбивает!Пришел комиссар и торжественно объявил герою благодарность.Петерсон поклонился и сказал:- Спасибо! Покорно вас благодарю! Все засмеялись, а он смутился:Ах да, извините пожалуйста, – служу Советскому Союзу!А что с него взять! – сказал Петька. – Ученый. Они все такие ненормальные...Какой ученый? Откуда он здесь взялся?С луны упал, – ответил мне Петька. – Ты думаешь, он случайно “мессера” сверзил? Как бы не так! Он заранее всё высчитал. У него и приспособление такое круглое есть – сам придумал. Математик.Так ему в зенитчики надо или в артиллерию!Старший батальонный комиссар предлагали – не хочет.Я во все глаза глядела на бойца Петерсона – первый раз в жизни видела настоящего ученого! Самый обыкновенный человек, и даже без бородки и без обязательного пенсне...У нас в полку праздник! Мишкины разведчики притащили “языка”! Мишка ходит именинником, правая рука на перевязи: ранен в мягкие ткани предплечья. Володя хотел отправить его в медсанбат, но Мишка наотрез отказался и поглядел на меня так, что можно, пожалуй, поверить Димке Яковлеву...”Язык” достался не даром: тяжело ранили Сеню-одессита, и ранение средней тяжести получил Иманкулов.А как взбесился фриц! Целые сутки били немецкие батареи и минометы, и даже в наш уютный овраг залетали горячие осколки. А что делалось ночью на передовой! Пулеметы МГ охрипли от злости... Бесись не бесись, а “язык” у нас: сидит на полу в Комиссаровой землянке и плачет. И не какой-нибудь там стандартный сивый фашист с белыми глазами, а черный, как жук, крючконосый командир взвода Эрик!Эрик посты ночью в траншее проверял, а Мишкины разведчики – ему кляп в рот и мешок на голову! Ординарца пристукнули, а Эрика приволокли.Пленного допрашивал комиссар, а переводила я. Вначале ничегошеньки не понимала из того, что быстро-быстро лопотал фриц. Это ведь не со школьной “немкой” разговаривать!Все ждали, а я решительно ничего не могла перевести. Командир полка даже усомнился: немец ли пленный?- Прикажи-ка, Чижик, ему замолчать и переводи мои вопросы, – сказал комиссар.Дело пошло на лад. С грехом пополам да с помощью словаря мы узнали всё, что нам требовалось. Черный Эрик и не думал запираться и дал ценные сведения. Его полк входит в дивизию “Дубовые листья”. Эрик назвал фамилии офицеров, численность солдат и показал на карте огневые точки.После разгрома дивизии под Москвой ее командир был расстрелян в ставке фюрера, а дивизия исключена из списка отборных частей. Сейчас идет нестроевое пополнение. Эрик тоже нестроевой, его не брали в армию до марта месяца по болезни: у него диабет. Он был младшим офицером еще в первую мировую войну и с тех пор в армии не служил. Он не любит войну, он преподавал философию, во Франкфурте-на-Майне. Не убил ни одного русского...- Бедная старая мамочка, – плакал Эрик, – бедная Клара!..Я переводила дословно. Комиссар спросил:Кто эта Клара – жена?Чужая жена.Чижик, не дури.Я и не дурю: никак не пойму, чья она жена, только не его.А дальше пошло еще хуже. Комиссар подвел итог: