— Да-да-да!.. — довольный, тараторит малыш.
Укулюлька
Мама отложила вязанье:
— Накрывай, сынок, на стол, я пойду обед подогрею.
Мишук внимательно следит, как брат расставляет тарелки, достаёт из ящика ложки и вилки, и вдруг со вздохом говорит:
— Ках…
— Ты что, Мишук? — спрашивает Лёша.
Малыш, переваливаясь на нетвёрдых ещё ножках как гусёнок, подходит к столику, трогает тарелку и, широко улыбаясь, повторяет:
— Ка-ах…
— Тарелка?
Братишка мотает головой.
— Хлеб? Да, Мишук, хлеб? — старается помочь Лёша, но тот, уже сердито нахмурясь, упрямо повторяет:
— Ках! Ках!
Лёша пожимает плечами, оглядывая всё, что стоит на их детском столе.
— Ты покажи, что хочешь.
Мишук вдруг беспокойно забегал по комнате. Размахивая руками, он жалобно всхлипывает:
— У-кул-люль-ка! Ках!
Чтобы успокоить братишку, Лёша протягивает ему горбушку хлеба, но Мишук обиженно оттопыривает губы и шлёпает брата по руке.
— Ишь какой! Ещё и дерётся! Не буду с тобой вовсе разговаривать!
Лёша отходит в сторону, а Мишка упрямо твердит своё непонятное слово.
— Лёша, приготовь на большом столе подставку для кастрюльки! — кричит из кухни мама, и тут Мишук сразу перестаёт плакать.
— Ках! Мама! Укулюль-ка! — радостно выкрикивает он и хлопает в ладошки.
— Кастрюлька! Мамочка, он говорит „кастрюлька“, как это я сразу не догадался!
Лёша мчится в кухню и чуть не сбивает на пороге маму.
— Лёша, я ведь едва суп не пролила! Ты что?
— Мишук разговаривает! Послушай! — взволнованно объясняет Лёша. — Вот ты спроси, что это у тебя в руках.
Но Мишук сам, не дожидаясь вопросов, лукаво говорит:
— Суп… Ках…
— „Суп“! Слышишь, мамочка? А вот — „ках“?.. Ой, ведь это же, наверно, „каша“! Да, Мишук?
Мишук гордо посматривает на всех и старательно выговаривает:
— У-ку-лю-у-лька!
Цветные карандаши
— Противный толстяк! Ничего оставить нельзя! — чуть не плачет Лёша. — Отдай карандаши!
Но Мишук только сопит и изо всех силёнок сжимает в кулачке Лёшины цветные карандаши.
— Вот не отдашь — сам отниму! — грозит Лёша.
Мишук хмурится и бросает карандаши в брата.
Лёша с плачем бежит к маме в кухню:
— Он ещё и дерётся! А сам всё без спросу тащит!
— Что тащит? Кто дерётся? — не понимает мама.
— Да Мишка же!.. Пусть он не смеет брать мои вещи!
— Он же маленький, Лёшенька, — старается успокоить Лёшу мама, — ты объясни ему…
— Надоел — везде лезет! Пусть всё равно не смеет!
Мама перестаёт стирать:
— Не плачь. Мы купим тебе большой ящик, повесим на него большой тяжёлый замок, и ты станешь запирать свои вещи огромным ключом. Только вот… — Голос у мамы совсем спокойный, а светлые, как у Мишука, брови чуть нахмурились и глядят из-под них на Лёшу чужие, не мамины глаза. — Только вот не потеряй свой ключ, как папину счётную линейку…
— Какую линейку?
— Да была когда-то у папы линейка. Не помнишь?..
— Я никогда не беру чужого без спросу, — смущённо бормочет Лёша.
— Конечно. Ты ведь большой и разумный.
Лёша чувствует, что мама сердится. И лучше уж ему тихонько, совсем тихонько уйти в комнату.
Но через минуту Лёша с громким смехом прибегает обратно:
— Мамочка, ну пожалуйста, ну на одну секундочку! — просит он. — Ты только погляди на них!
Мама идёт за Лёшей и останавливается на пороге комнаты: чижики растянулись на полу и разрисовывают его Лёшиными цветными карандашами.
— Эх вы, чижики-чижики, — улыбаясь, вздыхает мама, — я ведь только вчера пол помыла.
Лёша прижимается щекой к маминой распаренной, влажной руке:
— Не надо ящика… И замка тоже. Я всё сам вытру, мамочка.
Я сам!
Мишка всё любит делать сам.
— Я сам! Я сам! — кричит он, завидев, что Лёша накрывает на стол.
Он давно уже не позволяет кормить себя. Ложку держит крепко в кулаке, весь перемажется, но, очень довольный, отставляет пустую тарелку или чашку и гордо заявляет: „Я сам!“
— Я сам! — кричит он утром, старательно натягивая рубашонку на ноги.
— Я сам! Я сам! — сердится Мишук, когда мама купает его.
Он изо всех сил колотит ногами по воде, пока мама не пригрозит, что сию минуту вытащит его из ванночки.
Лёша удивляется, как это маме удаётся справляться с ним. У самого Лёши не хватает терпения.
Совсем другое дело Олечка.