Ходил он в те дни сам не свой и совсем перестал работать. Только и было у нас разговору, - про Россию. И под большим секретом признался мне о. Мефодий, что месяц назад ходил он в большевистскую делегацию справляться, нельзя ли проехать в Россию. Приняли его там любезно и объяснили, что в Россию пока нет отправки и что можно попасть лишь через Францию, откудова отправляют на пароходах русских солдат, воевавших во Франции, и что нужно для того получить от французов визу. Письмо в Россию от него взяли и объяснили, что пошлют с курьером, и растолковали, как посылать из России ответ, - опять через Москву, и курьеров. Мало он надеялся, что дойдет до его попадьи письмо, - и вот нежданно-негаданно получил ответ - из России, - и все оказалось точно, и даже кто-то наклеил здесь на письмо марки.
Так это меня взволновало, перестал я по ночам спать и все думал, что вот открылась возможность, и что только нужно взяться покрепче...
Тогда и решился я пойти в русскую делегацию, к большевикам.
Это здесь на большой и богатой улице, где лучшие магазины. Нашел я дом, большой и высокий. У входа швейцар, спросил он, куда мне надо, оглядел с головы до ног, и поднял меня на машине, на самый верх. Билося у меня сердце. Вошел я в комнату, - столик простой, деревянный, еще не устроенно, на столике чернильница, и чей-то лежит портфель... Вот, думаю, выйдет сейчас ко мне большевик. И верно, - вышел из другой комнаты человечек, бойкий и сытый, в сером пальто, и очки на носу большие и круглые. Подошел ко мне просто:
- Что скажете, товарищ?
Посмотрел я на него, в его глаза, и показался он мне быстрым и изворотливым, как ртуть.
- Будьте, - говорю, - добры, я из пленных, здесь, из Германии: можно ли нам надеяться на скорую отправку в Россию?
Взглянул он на меня бочком, захватил со стола портфель, и мне на ходу:
- Нет, товарищ, пока мы никого не отправляем. И посоветую вам единственный путь: постарайтесь пробраться во Францию, оттуда отправляют русских солдат, и если вам удастся, можете с ними проехать.
- Спасибо, - говорю, - а можно ли отправлять в Россию письмо?
- Отчего же, давайте.
Отдал я ему заготовленное письмецо, своим в Заречье, всего в трех словах, - и как учил меня батюшка, написал им, как отправлять ответ - и все точно, большими буквами вывел по здешнему наш адрес.
Сунул он мое письмецо в портфель, щелкнул замочком.
- Прощайте, - говорит, - спешу!
И побежал.
Вышел я за ним. Спустился по лестнице вниз, на улицу, иду а сам себе улыбаюсь:
- Так вот они каковские, большевики!
XXIII
Крепко я задумал в Россию!
Знал я, что большие после войны трудности, и ни одна держава не впускает русских, боятся заразы, и что много хлопотать надо, чтобы получить визу. Но большая у меня была надежда, с тем я и решил попытать у французов счастья.
А консульство французское в том же квартале, где наше, почти по соседству. Долго я колебался и, наконец, собрался, на счастье. Чувствовал я себя так, точно навсегда решалась моя судьба. И с большим волнением подошел я ко входу, - вижу, дверь высокая, резная, и на дверях записка. Поднялся я по ступенькам, посмотрел на записку, - белый листок, на машинке:
германским
австрийским
болгарским
турецким
и российским
подданным
приема
нет
Забилося у меня сердце, и даже потемнело в глазах. - Вот, значит, как нас определили!.. Остановился я на ступеньках и думаю: итти или не итти? И вижу, стоит рядом со мною человечек, еврей, в пальтишке, тоже записку читает, на меня взглянул, улыбнулся. Говорит мне по-русски:
- Видите, как нас?
- Да, - говорю, - вижу.
- А вы идите, не обращайте внимания. Я вот тоже сюда. Если теперь на все внимание обращать, на все запреты, то нашему брату и жить невозможно...
Так подбодрил меня тот еврейчик. Подумал я и решился: - "была ни была!" - и открыл двери.
Вошли мы вместе в приемную, большую и тихую, и везде мебель тяжелая, темная, на полу ковры. Сидело там несколько человек по стенкам в ожидании очереди. Подошел ко мне прислужник, старичок в очках, подал белый листок, анкету для заполнения.
Написал я, что следовало на вопросы, поместил, что подданный русский. Принял от меня старичек листок, посмотрел поверх очков, покачал головою, - и мне назад:
- Вы - русский?
- Да, - говорю, - русский.
- Русским визы не выдаются.
- Позвольте, - говорю, - я офицер русской армии, я был в плену. Мне необходимо.
Пожал он плечами:
- Не могу.
И уж не знаю, откудова напала на меня такая смелость, стал я своего добиваться и его уговаривать:
- Я, - говорю, - имею рекомендации и бумаги и убедительно вас прошу.
Так это у меня вышло, - вижу заколебался, поглядел на меня еще раз, взял бумажку.
- Хорошо, - говорит, - доложу.
Вижу, прошел в боковую дверь, по ковру, в руках моя бумажка. Ну, думаю, что будет?
Пробыл он минуты две, вышел с пустыми, на меня не взглянул. Слышу, шепчет мне тот еврейчик, смеется: - "Ну, теперь ваше дело в шляпе, примет, теперь от вас будет зависеть!.."
А было перед нами человек десять иностранцев, и очень с ними распорядились скоро и любезно, и уж, конечно, ни одному из них и в голову не пришло, что вот сидит тут человек и мучается, что могут ему отказать... Им-то никому не отказывали и подумать о том не могли.
После всех вызвал меня старичек, поманил пальцем.
Вошел я в кабинет, большой, светлый. На середине стол, большой, тяжелый, на львиных резных головах, и над столом флаг французский, трехцветный. Рядом со столом стоит человек, черный, в костюмчике, с усиками, пальчики этак на столе в растопырку, смотрит на меня сердито.
Не поздоровался, не пригласил сесть. И так-то отрывисто:
- Вы - русский?
- Да, русский.
- Что вам угодно?
Объяснил я ему подробно, что офицер, интернированный, был в плену, что хочу ехать на родину через Францию, и что нужна мне виза. И все время глядел на меня, как волк.
- Паспорт!
Протянул я ему мой паспорт: "По уполномочию Российского Правительства", - на двух языках, на русском и на французском.
Просмотрел он его быстро.
- Имя?
- Иван.
А он этак костяшечкой среднего пальца по паспорту и зло-зло на меня:
- Тут написано: Джон!
- Да, - говорю, - это в переводе по-здешнему, мое имя...
А он так вдруг и налился кровью, усики шильями:
- Как вы смеете, - так и закричал, - как вы смеете называть себя Джоном!.. - И рукою по паспорту: - Вы Иван, вы - русский Иван!
- Позвольте, - говорю, - я в этом деле неповинен, и так написали в консульстве...
А он не дает вымолвить слова:
- Не может русский Иван называть себя Джоном!
Бросил он паспорт на стол, достал из кармана ключик, открыл в столе ящик и вынул большую тетрадь в синей обложке. Взял какую-то книжку и от меня заслонил, чтобы не было мне видно, что у него в тетради.
Перевернул две-три страницы, - усики шильями:
- Вы были в Новороссийске в девятнадцатом году в ноябре?
- Нет, я никогда не был в Новороссийске.
- Вы большевик?
- Я офицер русской армии.
Захлопнул он тетрадь, придавил рукою и на меня этак пронзительно:
- У меня есть точные сведения, что в Новороссийске при посадке на пароход одного иностранного офицера вы похитили принадлежавший ему багаж?
Я только руками развел.
- Извольте, - говорю, - вот мои документы, устанавливающие точно...
Просмотрел он мои бумажки, а в них все точно, опять заглянул в тетрадь, еще раз в паспорт. Потом говорит так:
- Хорошо, я наведу точные справки. Прошу вас зайти через неделю...