Спазм скрутил живот Пелагеи, сильнее и жестче, чем раньше. Перед глазами все поплыло, окрасилось красным маревом. Она начала тихо стонать, но с каждой секундой этот стон становился все громче и громче. Руслан испуганно уставился на нее.
- Положи меня у воды, - из последних сил выдавила она из себя, захлебываясь криком. - Положи...
Боль, которая копилась в ее матке, все это время, сейчас выливалась на нее водопадом. Ее руки свело мучительной судорогой, тело оцепенело от шока. В основание челюсти словно вкрутили стальные винта, которые просто не давали ей полностью закрыть рот. Слюна текла по подбородку не переставая.
- Черт, бля, у тебя кровь! - взвизгнул Руслан, опуская ее на траву рядом с безмятежно журчащей речкой.
Пелагея посмотрела вниз - и правда, по ее ногам хлестала темно-красная жидкость. В ней виднелись темные комочки свернувшейся крови и какие-то желтые ошметки. Пелагею затошнило. Ей словно вкололи новокаин в лобок - бедра и ноги охватила странный холод.
Она вцепилась пальцами в траву, и развела ноги. Кровь хлынула на землю густым потоком, стекла вниз и смешалась с водой. Внутри живота девушки рвались молнии, ее до хруста в позвоночнике выкручивало дугой. Она как можно шире развела ноги, пытаясь вытолкнуть засевшую внутри опухоль.
- О боже, что это за хрень, что это, что это за херня, - панически затараторил Руслан, а затем замолк, с перекошенным ртом. Ему бы бежать куда подальше, но он не может сдвинуться с места. Его ноги словно прибиты гвоздями, а в глаза вставлены расширители. Изо рта вырывается хриплый смех, его трясет. Он не может оторвать взгляда.
- Черт! О Мать Паук, богиня, дай силы своей сестре, дай мне сил выдержать это и не сломаться...черт, жесть, мать твою…остаться в паутине и не потерять свою нить, Мать Паук, молю тебя об этом, - зашептала про себя Пелагея. Ей казалось, что еще немного, и она расколется на множество мелких осколков.
Небо было безразличным к творящемуся внизу безобразию и почему-то это успокаивало Пелагею. Серые свинцовые облака плыли низко, грозя в любую секунду разродиться новым дождем.
Семя покинуло ее тело очень быстро. Намного быстрее, чем она планировала. Ей казалось, что придется несколько часов переживать эту пытку, словно она рожала настоящего ребенка. А момент ослепляющей боли был ярким, но быстрым. И прежде, чем обмякнуть она вцепилась в липкий пузырь, который дрожал на траве, меж ее ног, и прижала к груди.
Словно прикасаться к парному мясо, которое купили на рынке.
Она вгрызлась пальцами в липкую пленку и принялась ее раздирать. Наружу появилось ее дитя.
- Ох, - только и смог выдохнуть Руслан.
Осьминог глубокого темно-фиолетового цвета свернулся клубком на руках Пелагеи. Его щупальца шарили по ее платью, рукам и плечам в поисках груди, к которой он мог бы приложиться. Меж щупалец иссиня-черным отливал короткий зазубренный клюв, блестели черным крохотные глазки по обе стороны его туловища. Он смешно попискивал, словно на руках Пелагеи сидел маленький котенок, а не осьминог.
- Что это? - спросил Руслан.
- Мой ребенок, - сказала Пелагея, поглаживая моллюска по его влажной коже. Его щупальца затрепетали, тут же обвив его ладони.
- Блин, мы как будто в какой-нибудь фэнтези книжке, - усмехнулся Руслан, который глаз не мог оторвать от осьминога.
- Так и есть, мы все живем в какой-то фэнтези книжке, - покачала головой Пелагея.
Моллюск пищал все сильнее, требуя еды. Писк резал уши не хуже осколка зеркала.
- Можно...мне, - сказал внезапно Руслан, указывая на “ребенка”.
Пелагея улыбнулась.
- Конечно.
Он встал на колени рядом с ней и осторожно взял на руки осьминога. Пелагея с трудом встала. Ее ноги еле держали, а руки тряслись.
- Какой он красивый, - сказал Руслан, поглаживая щупальца моллюска. - Я не знал, что он будет таким красивым.
- Да, он прекрасен, - сказала Пелагея.
- Знаешь, спасибо, - внезапно сказал Руслан. - Я многое понял благодаря тебе. Реально, словно взглянул на свою жизнь другими глазами. Без шор и всяких глупых стереотипов. Я все понял. Реально, спасибо тебе, без тебя бы я бы до сих пор плутал бы, не понимая, зачем я появился на этот свет, - Руслан говорил это, неотрывно глядя в глаза осьминогу, и Пелагея не понимала, к кому именно он обращается. - Я даже не думал, что в этом мире бывает такая красота. Я с детства смотрел на все вокруг, словно сквозь серую пленку. Вижу, что у всех вокруг какие-то радости, друзья есть, любовь, а меня словно обделили всем этим. И я смотрю на них и злюсь. Один вопрос всегда был. Кто это решил, что я не могу получить это? Кто? Кто выбрал меня для таких страданий? И главное - за что? Я что хуже всех? Поэтому меня никогда не полюбят? А теперь я все понимаю, - Пелагея слушала его, наблюдая, как его руки нежно гладят ее дитя. - Теперь я вижу суть. Я не лишен этого, нет. Я просто вырос из этого мира. Я отделен от него и вижу его истинную красоту. Я несу в себе частичку бога, а все остальное - это возня в грязи. Я вижу этот мир и его красоту. И если этот мир может породить такую красоту, то я буду сражаться за него. Я буду продолжать свое дело. И пускай луна станет красной, так будет только красивее. Я хотя бы смогу дышать свободно в это мире, а пытаться быть тем, кем я не являюсь. Пытаться выглядеть человечно. Я понял! Это я - человек, а все остальные - утратили все священное в себе, - он тихо засмеялся, захлебываясь словами. - Это не пленка на моих глазах. Это то, чем является этот мир. Ему нужна Красная луна. Ему нужна Красная луна. Ему нужна Красная луна. Дети богов, придите ко мне. Дети богов, я призываю вас, - его голос стал тихим. Он закрыл глаза, словно погрузившись в транс.