- Спокойнее, - сказал Руслан, прожигая ее взглядом. - Слушай, Пелагея, - он покачал головой. - Это все бесполезно, честно.
Она тяжело дышала, и каждое движение ее плечей, ее груди отзывалось в теле адской болью. Ребра казались раскаленным корсетом, засевшим под кожей. Она бы не удивилась, если бы узнала, что несколько из них раздроблено в кашу.
Руслан сделал маленький шажок вперед.
- Не дергайся! - завизжала Пелагея, сжимая пальцами осьминога, буквально выдавливая из него писк. - Мне похуй, что я его родила! Я его раздавлю, если ты двинешься еще хотя бы на полметра вперед.
- Как ты можешь так говорить? - искренне ужаснулся Руслан. - Ты же мать, это твой ребенок, как ты можешь так говорить? Где твой материнский инстинкт? Как ты не понимаешь, ты же теперь не шкура или шлюха, ты мать. Это же самое святое в жизни любой женщины! - он говорил об этом с фанатичной убежденностью, которая звенела в его голосе. - Теперь ты намного лучше чем раньше! Как ты можешь отказываться от своего ребенка?!
Казалось, будто он был умирающим от жажды, при котором кто-то вылил стакан воды на землю. Пастухом, не способным уберечь свою отару от волка. В его глазах засело непонимание и какая-то горечь.
- Как ты можешь? - повторил он свой вопрос и, да будут свидетелями все боги тьмы, он действительно не понимал. - Это же твое предназначение!
Он просто не мог понять.
- Ты че ебнутый?! - у Пелагеи вырвался нервный смешок. - Ты реально наглухо перекрылся? Серьезно?
Да, серьезно.
Она уже видела это.
Перед ее глазами поплыли стены из черного стекла, башни вознеслись над землей, изящные мостики и анфилады пролегли прямо над ее головой. Она почувствовала, как сквозь землю под ногами проступает белоснежный мрамор. Он теплый на ощупь, словно человеческая кожа. Как всюду вокруг до самого неба вздымаются огромные зеркала, сквозь которые видны красные пустоши.
На полу и стенах проступали символы, состоящие из аккуратных завитков, сплетённых в единую вязь.
Перед глазами Пелагеи все плыло, и она не могла прочитать их, но точно знала, что там написано.
Она всегда это знала, с самого детства. Как и ее мама. И папа. И все люди.
Тал’мас-Пожиратель. Одноцветная Приона. Мох и фиалки. Глаза внутри глаз. Н’грал нид к’тулл.
Лунные дети и выродки солнца.
Путники из зеркальных долин.
ТОТПЛАКСАЗАГРАНЬЮ.
Гнилой отец и безумная мать.
Зеленый брат.
Да, он всегда был с ней! Он живет в этом замке из черного стекла, но одновременно он всегда был здесь рядом, в ее снах и кошмарах. Он всегда готов принять ее в объятия, защитить и трахнуть ее, накормить ее своею плотью.
Она видела его глаза. Все его глаза. Как она могла забыть об этом?
Она видела океаны его семени, и ей хотелось всласть наесться этой икры, так чтобы ее живот распирало изнутри. И тогда бы Зеленый брат взял ее силой на алтаре из праха Старых Королей.
Боги, как она мечтала об этом! Она просила мать об этом, она умоляла отца подарить это на свой девятый день рождения, но он лишь засмеялся и воткнул вилку в глаз соседской кошке.
Она услышала голоса скрытые в этих кошмарных стенах вокруг, их нескончаемый плач, их песню, их мольбу к ней. То ли они были слишком тихим, чтобы разобрать слова, то ли язык на котором они говорили, был давно забыт, но Пелагея понимала лишь интонацию с которой они к ней обращались. Голоса были ласковыми, вежливыми, добрыми... успокаивающими.
Так правильно, Пелагея. Просто пойми, так будет лучше.
Честно.
Руслан сделал шаг вперед.
Это нужно сделать, Пелагея. Прими это.
Еще шаг.
Пелагея почувствовала прикосновение к руке. Сфокусировала взгляд. На руке, сжимающей кинжал, сидел маленький паучок.
Восемь любопытных глаз.
Маленькие милые лапки.
Могильщик-трудяга.
Он паук.
Такой же, как и ты, Пелагея.
ААААААААААААААААААААААААААААААА!
Пелагея закричала изо всех сил, разрывая эти липкие сны, заплывшие ей в глотку, и воткнула кинжал в осьминога. Лезвие соскользнуло с влажной шкуры и оставило лишь порез на боку, но этого было достаточно.
Сводящие с ума образы исчезли из ее головы.
Моллюск взвыл с мощью пожарной сирены. Удивительно сколько визга скрывалось в такой малой тушке.