Когда милицейский капитан повесил трубку, доцент надавил на кнопку старомодного селектора.
— Мариночка, найдите мне, пожалуйста, Латникова. Попросите срочно приехать на кафедру и дождаться меня.
— Хорошо, Алексей Викторович. Это срочно?
— Очень. Похоже, Антон Михайлович умер…
— О господи! — вполне натурально притворилась секретарша. Она явно подслушивала разговор с милиционером.
— Да, беда. А сейчас мне придется ехать на опознание. И еще узнайте все, что сможете, о родственниках Карпова. Но это — не так срочно. Все остальные дела сейчас отложите, подождут. И еще к вам просьба — ничего пока никому не говорите, есть вероятность, что это всего лишь ошибка. Я вам позвоню, когда ситуация более-менее прояснится.
— Хорошо, Алексей Викторович…
Словно сомнамбула, доцент оделся, спустился вниз, подошел к своей машине и уже пискнул сигнализацией, как вдруг передумал. Он положил в карман ключи от своей машины, набрал и отправил короткое СМС-сообщение, после чего быстрым шагом направился к ближайшей станции метро.
Все-таки первая половина рабочего дня — не самое подходящее время, чтобы разъезжать по городу на своей машине. Пробки на дорогах Москвы стали последнее время настоящим бедствием — транспортные заторы сделались едва ли не основной проблемой. А все многочисленные предложения, которые сегодня рассматриваются властями, ничего не дадут, так как давно устарели и нацелены на вчерашний день. Единственный путь — выселить из Москвы весь бизнес, перенести куда-нибудь в район нового бетонного кольца. Конечно, придется построить дополнительные офисы, банки, поселки и города… но это лучше, чем задыхаться в ловушке, в которую сейчас превратилась столица.
Столичное метро тоже не сильно радовало. Тут опять-таки случались пробки, но не транспортные, а людские. Не так давно из-за бурного наплыва пассажиров на станции «Парк культуры» закрыли несколько дверей на вход, и остановили один из эскалаторов. Говорят, чтобы не возникла давка. Московский метрополитен давным-давно не справляется с потоком пассажиров. Под землей стало совсем тесно, и малейший технический сбой в работе метро, плановый ремонт или, не дай бог, какое-то происшествие, приводят к пробкам. Конечно, дело не только в метрополитене, проблема гораздо шире — сам мегаполис давно уже превратился в гигантскую транспортную пробку.
Но, если ничего форс-мажорного не случается, то пробок в обычном, автомобильном понимании этого слова в метро все-таки нет — москвичи рассчитывают на него как на самое верное средство добраться из пункта «А» в пункт «Б». Здесь довезут всех и вовремя. Поэтому Луньков и предпочел своему автомобилю столичную подземку.
Подземка не подвела. Опознание прошло на удивление быстро и безболезненно. Конечно же, в морге лежало тело Антона Михайловича. Отправив Мариночке короткую эсэмэску — «это Карпов», Алексей Викторович поехал назад. На кафедру.
Первое что увидел Алексей Викторович, вернувшись в вестибюль основного университетского здания (кафедра располагалась в главном корпусе), был здоровенный некролог. Блок какого-то текста, портрет Карпова в черной рамке и четыре мелкие гвоздички на длинных худосочных ножках, безвольно стоявшие в стеклянной бутылочке из-под кетчупа.
«Успели уже, — недовольно подумал доцент. — Подсуетились! Уже и некролог умудрились состряпать! Я же просил, повременить! Хоть бы вазочку приличную нашли, что ли, вместо этой банки…»
Только он хотел обрушить на голову Мариночки всю тяжесть своего начальственного гнева, как та не дала ему даже рта раскрыть:
— Алексей Викторович! — защебетала Мариночка. — Я знаю, что вы хотели пока подождать с официальными мероприятиями, но позвонил ректор, и велел срочно… Там же и некролог написали… в ректорате. Еще декан вас разыскивает.
— Ладно, Мариночка, не переживайте так. Все нормально. Латникова удалось отыскать?
— Да, но он у себя дома, заболел, поэтому и отключил телефон. Он сам позвонил и сказал, что будет не раньше чем через неделю. Грипп. А еще звонил декан…
— Заболел? Как это не вовремя… А что декан?
— Просил вас срочно к нему зайти. Как только вы появитесь, — тараторила Мариночка. — Я собиралась вас соединить, но Сергей Олегович сказал, что не надо, что как вы прибудете, то просто зайдете к нему.
— Хорошо, Мариночка, спасибо. У меня к вам просьба, — сказал Луньков, окидывая рассеянным взором притихших сотрудников кафедры, тех немногих, что сейчас сидели за своими столами. Только сейчас он подумал, что вместо того, чтобы окучивать Машку с ее спортивным телом, надо было бы в свое время всерьез заняться секретаршей. Мариночка Ухова считалась обстоятельной девушкой и позволяла себе юбочки только чуть выше колен. Алексей Викторович на секунду представил себе, как он ставит Мариночку раком, закидывает юбку ей на спину, сдвигает в сторону полоску трусиков… Но время упущено: сейчас ее регулярно трахал декан, поэтому Луньков очень жалел, что так и не поимел Мариночку. Официальное обращение на «вы» только подчеркивало дистанцию, которую приходилось соблюдать. Эх, чего уж теперь…
— Да, Алексей Викторович?
— Возьмите у меня в кабинете вазу со шкафа, налейте воды и переставьте цветы из той бутылки, что у некролога внизу. А то — неприлично даже, позорище одно.
8. Страсти по декану
Не заходя к себе, Луньков повернулся, вышел в коридор, проследовал до дальнего поворота, свернул налево, еще немного прошел, и привычно открыл черную, обитую пупырчатой искусственной кожей дверь.
— Здравствуй, Наденька, — Алексей как можно печальнее поздоровался с толстой и некрасивой секретаршей деканата. — У себя? Он меня ждет.
И, не дождавшись ответа, сразу же подошел к следующей двери, обитой такой же кожей, но почище и посвежее. Блестящая латунная табличка уведомляла:
МосГИУ
социологический факультет
декан
ПРИЗОРОВ
Сергей Олегович
Профессор
С ненавистью взглянув на эту пластинку, Алексей невольно поморщился, повернул прохладноватую бронзовую ручку, отшлифованную до блеска бесчисленными дланями, и вошел в кабинет декана, аккуратно прикрыв за собою дверь.
— Заходи, присаживайся, — в качестве приветствия сказал Лунькову полнеющий мужчина с глубокими залысинами выше лба. — Ты как? Наверное, уже знаешь, мы понесли тяжелую утрату…
Декан был чуть ниже среднего роста, лет тридцати пяти. Уже начинающий хорошо лысеть, с маленькими черными глазками, бегающими из стороны в сторону, небольшой черной бородкой и усиками, как у Митча Силпа в роли Дэвида Блейна[7]. После тридцати лет, от неукротимой любви к пиву и курению, Сергей Олегович сделался обладателем очень хорошо заметного живота, желтых зубов и достаточно грубого с хрипотцой голоса. Сейчас он казался каким-то растерянным, подавленным и помятым. Его обычно уверенная манера общения куда-то исчезла. Время от времени он «зависал», как плохо отлаженный компьютер, переставал реагировать на внешние раздражители, а его взгляд неподвижно фиксировался на чем-то невидимом для посторонних глаз.
— Сергей, я уже читал некролог, — не выдержал Луньков. — Давай прямо, мы не на собрании. Сразу к делу, и не тяни, умоляю тебя. У меня еще вечерняя пара сегодня.
Изменения в своем давнем знакомом, Алексей приписал стрессу после неожиданного известия о гибели Карпова. С деканом факультета они когда-то учились вместе на одном курсе, и в неофициальной обстановке обращались друг к другу по имени и на «ты». Это только на ученых советах и всяких заседаниях включалось официальное «вы» и имя-отчество. В свое время, став профессором, на очередное обращение к себе — «Сережа», Призоров немного скривился и убедительным тоном сказал Лунькову: «Вообще-то меня зовут Сергей, и прошу впредь именовать меня именно так. А на людях — Сергей Олегович, желательно на „Вы“, но это уж как будет удобнее». С тех пор наедине со своим бывшим однокашником Алексей чувствовал себя неловко — тот вон уже профессор и декан, а он, Луньков, только доцент и заведующий кафедрой, да и то неизвестно — надолго ли?