Вопреки ожиданиям, спал профессор крепко и хорошо. Даже не просыпался ночью, чего не наблюдалось за ним уже лет, наверное, тридцать. Прошедшие события казались бы бредом и галлюцинацией, если б не наличие вполне реальных трофеев в качестве доказательств. Хотя — может и кнут с мечом ему мерещатся? До сих пор?
Тогда профессор позвонил своему другу и коллеге, которого беспокоил сравнительно редко. Тоже историку, но прекрасному специалисту по старинному и современному холодному оружию — Ираклию Петровичу Бараташвили. Антон Михайлович попросив его бросить все дела и срочно приехать. Тот долго отнекивался, приезжать не хотел, задавал разные вопросы, ссылался на занятость, самочувствие и домашние дела. Но Антон Михайлович убедил его, не вдаваясь, впрочем, в тонкости и детали. На конкретные вопросы он старался не отвечать: был тверд, обещая все разъяснить при личной встрече.
Заинтригованный оружейник приехал через час.
Ираклий Петрович был высоким плотным мужчиной, к которому никак не подходил эпитет — «старик», хотя он давно уже разменял седьмой десяток: грузинские прародители, гены горцев давали о себе знать. К тому же оружейник держал форму — летом бегал, зимой ходил на лыжах, да и с прекрасным полом отношения никогда не прерывал. Несмотря на грузинское имя и фамилию, Ираклий был коренным москвичом, как и несколько поколений его предков жил в России и практически не говорил по-грузински. Он долго и с интересом вертел в руках меч, показанный Антоном Михайловичем. Рассматривал в мощную лупу, как-то странно поворачивал, близко подносил к свету, щелкал ногтем, слушал…
— Слушай, откуда ты взял это чудо, Антон?! — наконец спросил Ираклий Петрович восторженным голосом.
— Знакомая принесла на сутки. Для консультации. Одна девушка. Сегодня вечером заберет.
— Какие у тебя, однако, знакомые! Познакомь, а? А если серьезно — то это вне моей компетенции. Стыдно признаться, но я — пас! Это что-то ненормальное, но точно не антиквариат. Ты видишь? Тут нет никаких следов: ни окисления, ни повреждений не видно, даже микроцарапин нет! А какая полировка! При увеличении видно, что у клинка очень тонкая и удивительная поверхность. Он словно сплетен из множества тончайших металлических нитей, посмотри! Смотри, как переливается! И потом… По виду тут ручная работа, но я абсолютно не представляю, как это могло быть изготовлено. Технология мне совершенно незнакома. Или хорошая подделка, или очень качественная копия… не знаю… Лазерная обработка что ли… И металл я не узнаю… это точно не сталь, но вот что? Возможно, какой-нибудь сплав? Надо бы его исследовать, анализ провести, рентгенограммы снять… Но самое главное, я не имею понятия, какой традиции принадлежит этот меч! Все гармонично так, пропорционально, и балансировка прекрасная… Эта филигранная структура меня просто убивает! Я абсолютно не знаю таких технологий! Наверное, все-таки современный, но сделан потрясающем мастером. Уникальным! А значит — я должен его знать. Но я не знаю! Это вообще-то неправильно. Познакомь меня с этой девушкой! Мне просто необходимо все узнать об этом мече!
— Извини, Ираклий, я готов выполнить любую твою просьбу, ты же меня знаешь. Но тут — нет. Она просила никому не показывать этот меч, и я обещал. — Профессор импровизировал на ходу, стараясь казаться убедительным и естественным. — Обманул, как видишь. Но вот если она еще чего принесет — точно вас познакомлю. Веришь мне?
— Ладно, как скажешь… но о чем-то ты не договариваешь. Темнишь что-то! Мы же с тобой столько лет уже знакомы! Ладно, я понимаю, это не твоя тайна, и ты ничего не можешь сделать, я прав? Прав, конечно, по твоей хитрющей физиономии вижу. Сфотографировать, конечно, тоже нельзя?
— Извини… — разведя руками, снова повторил Антон Михайлович. — Я еще вот что хотел у тебя спросить. Ты же собираешь сведения о дуэльных правилах разных эпох?
— В какой-то мере, — скромно подтвердил оружейник. — Знаешь, это трудно себе представить, но в течение восемнадцатого и начала девятнадцатого веков дуэльные правила нигде никем не записывались, и тем более не издавались. Они целиком принадлежали исключительно устной традиции, поэтому до нас мало что дошло. В основном из художественной литературы. Правила поединка определялись самими дуэлянтами и щепетильными в вопросах чести секундантами. А появившийся потом французский кодекс Шатовильяра и многие другие писаные правила так и не прижились. Дуэли, обычно, были повсеместно запрещены и преследовались законом, поэтому проводились, чаще всего, на природе, в спокойных местах, где противникам никто не мог помешать. Так в чем вопрос?
— В каких случаях осуществлялась дуэль с разным оружием у противников?
— По-моему ни в каких. Не помню таких случаев. Только поединки гладиаторов в Древнем Риме, но это не совсем то…
— А когда у одного противника был меч, а у другого кнут? Такое было возможно?
— Один только кнут? Одного кнута мало, еще нужен кинжал или что-то типа того.
— Зачем? — удивился профессор. Все-таки он был специалистом в другой области, и оружейные тематики, тактики сражений, никогда серьезно не интересовали его.
— В одну руку брали кнут, а в другую — кинжал. Ведь как использовался боевой кнут? Нападавший взмахивал им, захлестывал врага, часто всадника, а когда хлыст обматывался, то нападавший дергал на себя и насаживал противника на кинжал. Для этого надо быть большим мастером своего дела, знать массу тонкостей, чтобы вот так владеть кнутом.
— А я не в курсе. Вот ведь как оно бывает… Занятная штука жизнь!
— Ладно, пойду я, спасибо за чай — мне еще надо с внуком погулять. А ты — позвони, если для меня будет что интересное! Обязательно!
Проводив своего друга, Антон Михайлович включил компьютер и полез в Интернет. Пришла куча писем, но профессор даже не стал на них смотреть.
В ближайшие сутки его интересовало не это.
5. Свобода внутреннего прокурора
Отвоеванные им сутки заканчивались. Двадцать четыре часа уже на исходе, и скоро должна была прийти Габриель. Или Лилит. Или они обе. Но профессор не испытывал никакой нерешительности или неловкости, вот только ожидание утомило его. Он принял решение.
Когда в прихожей раздался звонок, Антон Михайлович испытал заметное облегчение. Он вообще терпеть не мог чего-либо ждать, и не важно чего: хорошего, плохого или эмоционально нейтрального. Ожидание раздражало и выматывало, причем так было всегда, еще с юности. Он отпер замок и открыл дверь. На площадке стояла Габриель. Ее вид совершенно не изменился — выглядела она точно так же, как в их первую встречу. Накануне, у лифта.
— Отдайте мое оружие! — заявила она с порога.
— Идите и забирайте. Дверь открыта.
— Отдайте! — повторила она.
— Вы что, не можете взять его сами? — удивился Антон Михайлович.
— Вы должны мне вернуть его.
— Почему?
— Отдайте, это мой меч! — в этот момент Габриель на секунду стала похожа на маленькую девочку, у которой мальчишки в песочнице отобрали любимый совочек.
— А, так я могу и не отдавать? — удивился своей запоздалой догадке профессор. — Мне этот клинок очень нравится, знаете ли. Дорог, как память. Мне приятно на него смотреть. С вашей силой и возможностями так ли уж трудно справиться со стариком? И потом, что-то мне подсказывает, что вы всегда сможете найти себе замену.
Зная, с кем он разговаривает, Антон Михайлович уже ничему не доверял, а своим ощущениям в особенности. Габриель казалась расстроенной. Или только делала вид?
— Все не так просто, — ответила она. — Я потеряла свое оружие в бою, и теперь это ваш трофей, и забрать его я могу только путем битвы. А сражаться со смертными нам запрещают.
— Но я же не дрался с вами. Я просто наступил на рукоятки, когда вы обе потеряли свои игрушки.
— Это неважно. Мы потеряли наше оружие во время схватки. А вы захватили его. Кстати, Ли в таком же положении, что и я.
— Тогда не отдам, — с неожиданным для себя самого упрямством заявил Антон Михайлович. — Была такая детская игра: «Цап — моё».
— Вы… да вы отдаете себе отчет…