Тем временем мы спустились в долину и вскоре выехали на шоссе, которое мне так хорошо было знакомо, — здесь по одну сторону возвышались горы, а по другую зеленели апельсиновые рощи. Помню, в прошлый раз я видела, как эта дорога полным-полна была солдатами, беженцами, машинами, танками; теперь меня вдруг поразили тишина и заброшенность, пришедшие на смену той ярмарочной суете. Не будь солнце таким ярким, не зеленей за цветущей изгородью деревья, гнувшие свои ветви к самой дороге, я бы решила, что все еще зима на дворе и все еще не миновали худшие дни немецкой оккупации, когда страх загонял людей в норы, будто кроликов. Ни души не видать на этой дороге, лишь изредка пройдет какой-нибудь крестьянин, погоняя ослика, и вокруг тишина — ни звука не слыхать. Быстро проехали мы по шоссе и вскоре добрались до Фонди. Но и здесь стояла тишина, как в пустыне, только среди развалин, среди груд щебня и луж, полных гнилой воды, эта тишина казалась еще более зловещей. А люди, которые бродили по этим заваленным штукатуркой и покрытым лужами улицам, казались нищими и голодными, точно такими же, какими были месяц назад при немцах. Я сказала об этом Клориндо, и он ответил мне весело:
— Эх, говорили, будто англичане принесут изобилие. Конечно, изобилие-то они приносят, да только на два-три дня, покуда задерживается наступление. Тут они раздают карамель, сигареты, муку, одежду. А потом уходят, и тогда конец изобилию, и люди начинают жить по-прежнему, даже еще хуже, потому что больше им надеяться не на что, даже прихода англичан больше уж нечего ждать.
Я поняла, что он прав, так именно и было: союзная армия ненадолго останавливалась в городах, отнятых у немцев, и тогда на день или на два немного оживали разоренные места. А потом войска уходили, и все возвращалось к прежнему. Я сказала Клориндо:
— Что ж нам с дочкой теперь делать? Мы в этом проклятом месте оставаться не можем. У нас ничего нет. Нам нужно вернуться в Рим.
Продолжая вести машину среди развалин, он ответил мне:
— Рим еще не освобожден, придется вам здесь немного побыть.
— А что же мы здесь делать станем?
Тут он возразил мне неспроста:
— О вас двоих я сам позабочусь.
Меня его ответ удивил, но пока что я промолчала. Тем временем Клориндо уже выбрался из Фонди, и мы теперь ехали по узкой дороге среди апельсиновых рощ.
— Вот здесь, среди этих садов, живет знакомая мне семья, — сказал он не задумываясь, — тут вы и побудете, пока Рим не освободят. Как только станет возможно, я вас сам отвезу в Рим на своем грузовике.
И снова я ничего не сказала. Он круто повернул машину и остановил ее, а затем вылез из кабины, объяснив, что нам придется пешком дойти до дома его друзей. Мы зашагали по тропинке между апельсиновыми деревьями. Место, в которое мы попали, теперь уже не казалось мне незнакомым: все те же апельсиновые деревья и тропинка, как сотни других; но почему-то по некоторым признакам я поняла, что именно по этой тропинке, мимо вот этих деревьев мне уже не раз приходилось хаживать. Мы шли еще минут десять и затем вдруг очутились на лужайке. И тут мне сразу все стало ясно: перед нами был розовый домик Кончетты, той самой Кончетты, у которой мы жили в первые дни, проведенные в Фонди. Я сказала решительно:
— Нет, здесь я не останусь.
— Отчего же?
— Оттого, что здесь мы уже были много месяцев назад, и нам пришлось удрать отсюда, это семья разбойников, а Кончетта хотела, чтоб Розетта ублажала фашистов.
Тут он расхохотался:
— Дело прошлое, дело прошлое… фашистов сегодня больше нет… а сыновья Кончетты не разбойники, это мои компаньоны, и можешь быть спокойна, с тобой они будут вежливы… Дело прошлое…
Я было хотела настоять на своем, повторить, что в доме у Кончетты мы жить не будем, но не успела: из дому уже выскочила Кончетта и через лужайку бежала нам навстречу, все такая же веселая, возбужденная и восторженная.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, — кричала она, — живой с живым всегда повстречается. Нечего сказать, обе удрали, даже «до свидания» не сказали, даже денежек не заплатили. Знаете, а вы хорошо тогда сделали, что удрали в горы, и моим сыновьям вскоре пришлось уйти к партизанам, ведь проклятые немцы всюду облавы устраивали. Хорошо, хорошо сделали, у вас ума побольше, чем у нас, мы здесь бог знает чего только не пережили. Добро пожаловать, добро пожаловать, рада вас видеть в добром здравии, ведь дороже здоровья ничего нет на свете. Проходите, проходите. Вот уж Винченцо с сыновьями обрадуются. Да и привез-то вас Клориндо, а это все равно, что сын родной привез; он у нас теперь и впрямь как член семьи; присаживайтесь, будьте как дома.