Януса отправили к Паше и принялись ждать обратно, но он не пришел. Пришли южные братья, точнее прибежали. Они были явно напуганы. Прораб даже стал пенять на Николая Игоревича: «ну ты что, брат? Ты что, обиделся? Зачем Паше сказал, а? Что мы тебе плохого сделали, брат? Сказал бы, мы бы скидку сделали. А что, Кроманьонец здесь живет, да? Почему сразу не сказал, брат?»
Южных братьев напоили, накормили, дали немного денег и отправили восвояси. Как только южане уехали - на улицах снова появились братки и милиционеры. Под вечер приехал грузовичок – он привез «японскую» арматуру. Арматура была ржавая и рассыпалась в руках.
Наступило лето. Руководители Республики заказали геологоразведку для определения запасов живительной грязи – яма перед больницей вновь заполнилась доверху. После многомесячных изысканий вокруг лужи и по всей окрестной тайге – геологи представили полученные данные. Выходило, что запасов необыкновенного месторождения хватило бы примерно на две тысячи человек на две тысячи лет. Больше подобных месторождений внутри аномального кольца не обнаружили. Расценки на оживление взлетели, терки между братками и милицией возобновились с новой силой. Но скоро этому пришел конец.
Московская «крыша» поменялась. Куратором «особой лечебной зоны» был назначен опытный и заслуживающий доверия человек – Анатолий Борисович Чубайс. Все права на разработку мухосранской грязи получила американо-немецкая корпорация «Лайф анлимитед унд ангеним».
9 мая в поселок приехали американцы.
22 июня в Мухосранск вошли немцы.
Немцы вошли в поселок пешком из-за того что хлипкая немецкая техника начала ломаться еще на границе аномальной зоны. Мерседесы, БМВ и Фольксвагены не выдерживали невидимой нагрузки и трещали по швам. Перед въездом же в поселок все они развалились окончательно. Немцы были немного обеспокоены этим обстоятельством и глава делегации Курт Биттнер начал подсчитывать в уме первые убытки. От этого занятия его отвлек Дитрих.
Дитриха заставили встречать земляков хлебом-солью во главе целой толпы Мухосранцев, которые окружили немцев и принялись обнимать своих освободителей. С их приходом обе группировки покинули город окончательно – можно было вздохнуть свободно. Теперь западный деловой подход должен был дать толчок и влить новую струю. Что то примерно такое сказал на вчерашнем митинге мэр Константин Никанорович.
Дитрих Вагнер встречал своих со смешанным чувством: с одной стороны он давал клятву служить Великой Германии и клятву эту никто не отменял. Про капитуляцию он что то слышал, но самогон Артура Львовича действовал на немецкий организм иначе чем на обычный и по утрам Дитрих вспоминал, что он по-прежнему находится в советском плену. С другой стороны (и это было самое страшное для него, оберштурмфюрера СС) - в плену ему очень нравилось и о возвращении на родину он старался не думать.
После страшной зимы проведенной в Сталинграде и не менее страшного ее продолжения в холодной Сибири – он вдруг оказался в этом холодном русском раю. Люди здесь были на удивление чуткими и душевными. Все знали друг друга и заботились о чужих как о своих. Много раз Дитриху помогали дровами и одеждой. Звали в гости. Кормили и поили. Все русские песни Дитрих знал наизусть. Русские женщины любили так, что он благодарил судьбу за свое счастливое пленение. Единственно что омрачало Дитриху жизнь – это было НКВД. Конечно они поменяли форму и знаки отличия, но цепкий взгляд холодных глаз спутать Дитрих не смог бы ни с каким другим.
Он боялся, что они узнают – кто он на самом деле. В пересылочном лагере Дитрих надел на себя форму мертвого рядового, и с тех пор жил под чужой личиной. Имя он оставил прежнее, а фамилию поменял на первую пришедшую в голову. Если в НКВД узнали бы, что он офицер СС, да еще с такой фамилией – его бы расстреляли прямо на месте. Дитрих был в этом абсолютно уверен. Вот и не так давно, всего лишь полтора года назад, отряд НКВД чуть было его не разоблачил. Но ему снова повезло – милицию отвлекла на себя местная больница.
Вручая хлеб-соль Курту Дитрих старался не смотреть ему в глаза, но это не помогло. Акцент не узнать было не возможно. Курт принялся расспрашивать якутского немца про жизнь здесь, в России, да еще в необыкновенной аномальной зоне. Дитрих много лет провел на зоне и поэтому вздрагивал каждый раз слыша это русское слово. «Зона» - это было как «ад», только гораздо хуже потому что он по своему опыту знал о чем идет речь. Из всех его знакомых с кем он прошел через «зоны» в живых за несколько лет не осталось ни кого. Кто то ему рассказал за одним застольем, что из трехсот тысяч немцев сдавшихся в плен под Сталинградом в Германию живыми вернулось тысяч пять или шесть. Дитрих в это охотно верил. Разговаривать с Куртом ему не хотелось, но все же пришлось.