– Тоже хорошо, – пророкотал Гамлет Иванович, чмокнул меня в макушку и скрылся за ширмой, спеша побыстрее накормить свою ягодку и ласточку.
Кафешка была пластиково-дешевая, зато чистая и очень яркая. Гамлет Иванович был космополитом, и позолоченные статуэтки будды соседствовали с индийскими слонами, дагестанские ковры конкурировали за внимание с армянскими пейзажами.
– Любопытно, – пробормотал Антон и неуклюже опустился в кресло, утонув в подушках. – А где меню?
– На улице. На вывеске. Шаурма, шашлык, пиво – так там написано.
Я фигурно изогнулась на своем стуле, мимолетно проверив, не потеряла ли пион по дороге сюда. В кафешке были только двое работяг, погрузившихся в политические споры под пиво, и официантка подмигнула мне, не отвлекаясь от сериала в своем телефоне.
– А вот, – я указала на большой, но, увы, неумело нарисованный портрет, который некоторые недоброжелатели даже именовали мазней, – изволь познакомиться. Моя бабуля.
Антон внимательно посмотрел на изображение смуглой женщины со смахивающим на баклажан носом и такими густыми бровями, что казалось, будто они вот-вот захватят мир. Гамлет Иванович сотворил сие произведение антиискусства в приступе тоски, и я очень уважала это стихийное проявление чувств.
– А где дедуля? – спросил Антон.
– Почил до моего рождения. В нашей семье первые мужья особо не задерживаются. Кто в могилу, а кто в бега. Поэтому мы их подолгу при себе не держим. Из милосердия.
– И какой срок ты отмерила Лехе? Как карты лягут?
«А это, милый, может зависеть от тебя», – едва не ляпнула я.
Но перевернутый Паж Мечей советовал держать язык за зубами, и приходилось то и дело одергивать себя.
– Как карты лягут, – легко согласилась я.
Пришел Гамлет Иванович с фруктами и кофе.
– Брат супруга нашей Славушки – мой брат, – торжественно провозгласил он.
Антон новому члену семьи, кажется, не слишком обрадовался и ответил неуверенной и фальшивой вымученной улыбкой. Гамлет Иванович посмотрел на него огорченно, но не стал настаивать на дальнейших братаниях и снова скрылся за японской ширмой.
– Это твой родственник? – спросил Антон.
О да, нас, мордву, от армян просто не отличить. Один народ!
– Сосед. Я живу на улочке за рынком, тут семь минут на каблуках.
– Серьезно? И Леха согласился переехать в такую глушь?
– Неа. Я живу то там, то сям.
– Очень мудро с твоей стороны принимать Леху порционно. В больших дозировках он крайне утомителен.
– Дело не в Алеше, – объяснила я, жмурясь от сладости инжира. – Просто я до беспамятства люблю наш с бабушкой дом. Там у меня сад. Не представляю, как можно все бросить и уехать в квартиру. А Алеше от меня неудобно добираться до театра.
– Потому что его величество слишком ленив, чтобы получить права и сесть за руль.
– Он невозможно талантлив, разве это не чудо?
– Чудо, что все его женщины с готовностью бросаются решать все его проблемы. Ты примчалась ко мне, потому что Лешеньке понадобился гроб, разве это нормально?
– Зависть – плохое чувство, черное. – Я сгладила резкость мягкой улыбкой. – Они ставят «Вия», вот как обойтись без гроба, скажи мне?
Антон был равнодушен и к моим резкостям, и к улыбкам. Он пил кофе, глазел на бабушкин портрет, и было совершенно непонятно, что за мысли бродят в его голове.
Ужасно неприятно, что нет никаких подсказок. Только представьте, как было бы удобно всем жить, если бы наши мысли выскакивали всплывающими строчками над бровями.
– Так он еще и летать будет? Точно не дам, расколошматят к чертям.
– А что, ты собирался его продать после того, как спектакль уйдет из репертуара? Возможно, даже с наценкой: гроб, который выступал в театре! Разумеется, быть похороненным в нем должно быть дороже.
– Мирослава, если Лехе понадобился гроб, пусть покупает. Так и быть, сделаю по-братски скидку в десять процентов.
– Какая щедрость! – Я преувеличенно восторженно округлила глаза. – Лично Алеше гроб, к счастью, пока без надобности. Это дань искусству, понимаешь?
– Понимаю. Но гроб не дам.
Я загрустила. Кажется, наш разговор никак не желал складываться.
– Мезевок аш тият, – вздохнула я и перевела с мокшанского, пока Антон не решил, что я перешла на тарологические проклятия: – Что ж, ничего не поделаешь. На нет и суда нет. Как хочешь, милый Антоша, а я-то в тебя так верила! И Алеше всегда говорила, как сильно повезло ему с братом.
Он перевел взгляд с портрета на меня и рассмеялся.
– Ну, Мирослава, – сказал с укоризной, – даже моя племянница Арина куда ловчее манипулирует людьми. А ей всего девять!