Поэтому запал иссяк, и на меня снизошла тихая покорность судьбе.
Вслед за Риммой Викторовной я выползла из автомобиля в распаренное лето, сразу прильнувшее ко мне своим зноем.
Она шла впереди, а я плелась за ней по знакомому торжеству шоурума, и у строгих менеджеров при виде меня снова сводило зубы – с дресс-кодом-то я опять промахнулась. Но была ли в этом моя вина?
С нас можно было писать картину «Богиня и бродяга».
Римма Викторовна уверенно свернула в хитросплетения узких коридоров и без стука толкнула дверь в казенный кабинет Антона.
Он сидел за компьютером, погрузившись в какие-то расчеты, и при виде примадонны на крохотное мгновение поморщился, прежде чем расплыться в широкой неискренней улыбке.
Я вышла из-за ее спины, лихо сдвинув панамку на затылок.
– Мирослава, – в один длинный выдох Антон уместил многое: удивление, смирение, иронию и возмущение.
В этой «Мирославе» было столько оттенков и нюансов, что внутри меня что-то вздрогнуло и отозвалось жаром.
Так не приветствуют посторонних людей.
И родственников так не приветствуют.
– Подобрала ее на обочине, – прощебетала Римма Викторовна, становясь оживленной и веселой, выкручивая все свое обаяние на максимум.
Она процокала каблуками и звонко расцеловала Антона в обе щеки.
Я ничем таким заниматься не собиралась и просто вскарабкалась на подоконник, подальше от них, опустив взгляд на потрепанные шлепки.
Ноги были поцарапанными после борьбы с побегами хмеля, нагло проникшими на мой огород через соседский забор.
– Она шла пешком к Алеше в город, – в интонациях Риммы Викторовны было предложение повеселиться вместе из-за столь нелепого времяпровождения.
Антон молчал, и мне стало интересно, каким было его лицо.
Но я не смотрела.
– Чай, кофе? – наконец вежливо и безлико произнес он.
– Кофе, пожалуйста.
– Мирослава?
Я вздрогнула.
Сегодня мне казалось, что мое имя на его губах – как звук щелкающего курка.
– Мне ничего не нужно, – пробормотала я, не поднимая глаз.
– Ты шла пешком по такой жаре. Неужели не хочешь пить?
В горле немедленно пересохло.
Я кивнула – едва-едва, не уверенная в том, что киваю в реальности, а не в своем воображении.
Что со мной такое? Судьба стучалась мне в сердце, вызывая ощущение свободного падения.
– Володь, – это, очевидно, в интерком, – принеси нам два кофе и бутылку холодной воды, пожалуйста… Римма Викторовна, что-то случилось?
– Случилось, – в ее голосе зазвенела светлая печаль. – Олег разбил машину вчера вечером. Но он ни в чем не виноват, в него въехали.
– Он цел?
– Он-то да.
А машина, очевидно, нет.
Олег – сын Алеши и Риммы Викторовны, студент.
В какой еще семье мать помчится с такими новостями не к отцу ребенка, а к его дяде?
– Понятно, – голос Антона снова стал безликим. – Хорошо, что цел.
В кабинете воцарилось неловкое молчание.
Римма Викторовна была актрисой, а не сценаристом, она не умела заполнять паузы, но умела наполнять их смыслом.
Это была очень напряженная, звенящая пауза.
Ненавижу такие.
Кажется, что можно сгореть от неловкости.
Каждый из них понимал свою роль. Она просительница (недавно дважды ею была я, так себе удовольствие). А он вечный должник своего брата, раздающий долги его детям, и это не вызывало у Антона ни малейшего сопротивления или сожаления. Это не вызывало в нем ничего, он привык.
– Экзотическая, – громко сказала я, не в состоянии больше находиться внутри этой ужасной паузы. – Антоша, ты знаешь, что я самая экзотическая жена твоего брата? В театре только и разговоров об этом было! А ты ходишь в театр, Антон?
Откинувшись назад, панамкой к окну, я посмотрела наконец на него – прямо в глаза.
В них плескалось облегчение.
Видимо, Антон тоже не любил напряженных пауз.
– Богиня, тихоня, интеллектуалка, – негромко сказал он с легкой улыбкой не на лице, а где-то на дне своих глаз. Повторил определения первых трех жен Алеши и вспомнил мой вопрос: интересно, какой женой стану я. – Вот и ответ. Я редко бываю в театре, Мирослава.
– И очень зря, – включилась Римма Викторовна, мало что понявшая, но поймавшая за хвост тему для легкой болтовни. – Театр – это настоящее чудо, доступное каждому. Антон, ты ведь еще не был на Алешиной премьере, правда? Он так глубок в образе дяди Вани, столько новых оттенков придал этой роли!
– Я не разбираюсь в таких вещах, – отмахнулся Антон.
– Боже, – рассмеялась она хорошо поставленным грудным смехом. – Я же не на лекцию по астрофизике тебя приглашаю. Не надо ни в чем разбираться, надо чувствовать! Мирослава, ну возьми хоть ты над ним шефство, ты же стараешься не пропускать Алешины спектакли.