Она шарит взглядом по своей клетке, по неподалёку стоящему столу, на котором утром лежало её оружие, а сейчас пустому, по заплесневелым стенам, грязному мокрому полу, и задерживается на решётке ограждения. Оценив расстояние между прутьями, Скай сначала просовывает ногу, затем, почти без труда, весь корпус. Однако для головы размера отверстия недостаточно, и она застревает. Скай чертыхается про себя, а Эрик, внимательно следящий за её действиями, громко матерится вслух.
Лязг открывающейся двери застаёт их врасплох и рушит все планы. Скай поспешно протискивается обратно, и когда Шейд заходит в подвал, она уже сидит на своей лежанке, потупив взгляд и смиренно сложив руки на коленях.
На Шейде чёрная майка-борцовка, длинные форменные брюки, прикрывающие обычные протезы, и высокие тяжёлые берцы на шнуровке. Без своих жутких дугообразных ног трансформера он обычного роста и кажется рядовым солдатом Бесстрашия, который немного чем-то расстроен. В отсутствие галдящей свиты, подобострастно взирающей на него в ожидании сильных и жёстких решений, Шейд не язвит, не глумится и не угрожает. Он угрюмо молчит и методично переходит от клетки к клетке, надолго задерживаясь около Скай, пристально рассматривает вновь неподвижную фигуру и с каждой остановкой мрачнеет всё больше.
В очередной раз оказавшись у камеры Эрика, Шейд, наконец, заговаривает.
— Так это правда? — тихо спрашивает он. — Долбаный ублюдок… ты правда трахнул её?
Его голос дрожит от ярости, лицо подёргивается от нервного тика. Сейчас перед Эриком не лидер повстанцев, не хладнокровный и жестокий убийца, за власть над городом готовый на всё, сейчас перед ним разгневанный мужчина, которому больно. Почти человек.
— Пошёл ты! Тебя это не касается. — Эрик не собирается оправдываться.
— Фракция превыше крови, важнее семьи, так ведь? — придушенно сипит Шейд. Он не слышит ответа Эрика, да и не слушает. — Но не для неё, понимаешь? Не для неё… Тогда, в госпитале, она просила оставить её тело в Бесстрашии, если не выживет после операции. «Потому что моя семья теперь здесь», сказала она. Она же о тебе говорила… Не о нас, не о фракции, а о тебе!
Руки Шейда трясутся, и он вцепляется в прутья.
— Говорят, она кричала так, что на улице было слышно. Из Ямы, блять… на улице, блять!!! И она всё равно пришла за тобой сегодня… Она нормальная вообще теперь? Ты хоть понимаешь, что сделал, мразь?! Зачем она тебе понадобилась?!
Чёрный кулак бьёт в металлическую решётку, Шейд скрипит зубами от боли, но продолжает колотить. Его выдержки хватило ненадолго, и теперь он кричит:
— У тебя ведь хуева куча баб! Вы с Марлен и Линн постоянно кувыркаетесь втроём. Тори отсасывает тебе прямо под рабочим столом, когда ты читаешь отчёты. Говорят, ты даже Мэтьюс пялил. Ты в любую минуту можешь засадить той эрудитской сучке, которая у тебя живёт! Зачем тебе понадобилась Скай?!
— Заткнись, блять! Заткнись, сука! — ревёт Эрик. И теперь уже его трясёт от ярости, теперь уже он задыхается от боли и колотит по решётке. Как объяснить этому чёртову мудлону, что он всегда так делал? Всегда, когда ему было плохо, когда его накрывала тьма, он делал больно другим, и от этого становилось легче. Как объяснить, что только когда ушла Кэт, он понял, какой беспросветной бывает тьма?! Настолько беспросветной, что даже по щенячьи доверчиво глядящие на него серо-голубые глаза не смогли его остановить. Как объяснить, что он хотел бы всё вернуть назад, чтобы исправить, что он сожалеет? Впервые в жизни искренне сожалеет…
— Иди на хуй!!! — ревёт Эрик. Это единственное объяснение, которое у него есть для окружающих.
Двое одинаково разъярённых мужчин стоят по разные стороны прочной металлической решётки, в любую секунду готовые вцепиться в глотку друг друга — каждый в защиту своей женщины. Шейд первым разжимает кулаки, на его лице появляется жестокая усмешка.
— Кажется, я знаю, что отрежу тебе, если ваш папаша не станет сговорчивей, — рычит он свирепо. — В отличие от нас с тобой, он своей семьёй дорожит. Так вот хуй ему, а не наследничек. — Шейду нравится получившийся каламбур, и он заходится злобным смехом: — Ха-ха-ха… причём хуй в прямом смысле… в подарочной коробке с красным бантиком…
Он ещё какое-то время гогочет, но вдруг его смех резко обрывается, лицо искажает новый приступ ярости.
— Джон знает? — Шейд смотрит на Эрика, а потом обречённо машет рукой. — Если пока не знает, то скоро узнает. Бабка ваша рассказывала, Джон молится на дочь…
Шейд отходит от Эрика и, обхватив ладонями лысую голову, мерит шагами пролёт между двумя клетками.
— Кретин, ты спутал мне все карты! — Он снова бьёт по решётке. — Сука! Я могу порезать тебя на куски, а выйдет так, что Джон только спасибо мне скажет. Может ведь случиться такой расклад, а?! Может ведь Джон захотеть подвесить тебя за яйца за то, что ты сделал? Если так, то никто тебя не спасёт, даже она…
Мужчины поворачиваются на странный звук, который уже какое-то время доносится со стороны Скай, и на который они в порыве разбушевавшихся эмоций до этого момента не обращали внимания. Скай стоит, вцепившись руками в решётку, и тихонько подвывает, её лицо блестит от слёз, а губы закушены.
— На хуй всё, — шепчет Шейд, скорее, себе, чем Эрику. — На хуй и тебя, и вашего ебанутого папашу, и ваш сраный Чикаго. Мы уедем. С ней вдвоём. В Лос-Анджелес. Или даже в Сиэтл. Подальше от вас, мразей. А вы тут сами пережрёте друг друга, как пауки в банке…
Шейд идёт к Скай, почти бежит, выражение его лица смягчается. Даже сейчас он не может признаться себе, что испытывает к этой девушке. Но что-то внутри него клокочет от гнева, ноет надсадно, когда полный смятения взгляд Скай останавливается на нём, а потом с тревогой шарит по его лицу, словно не узнавая, и замирает на выглядывающей из-под майки татуировке дракона.
— Он обидел тебя, куколка?
Подбородок Скай трясётся, по щекам катятся слёзы. Она не отвечает — не кивает, подтверждая, и не машет головой в отрицании, а просовывает руку сквозь прутья и тянется к Шейду. Достаёт с трудом, гладит его лоб, скулы, обводит губы дрожащими пальцами. Шейд подходит вплотную, наклоняет голову к Скай, прижимается к ней губами. Скай приподнимается на носочки и перехватывает инициативу: целует жадно, подаётся вперёд, впечатываясь всем телом в решётку, притягивает Шейда к себе за майку. Эрик видит, как Скай касается рукой пряжки своего ремня, и недоверчиво хмурится.
Глаза Шейда вдруг распахиваются в недоумении. Взгляд Скай меняется, кривая ухмылка поразительно напоминает оскал Эрика, и Шейд отшатывается, чувствуя в боку боль. Отстраниться не удаётся — Скай крепко держит его левой рукой за пояс, правой нанося удары снизу вверх — один, второй, третий.
Красные волны океана накатывают на ноги, обволакивая ступни шёлковым теплом. Их раскатистый шум странно ритмичен. Помогай мне, Скай. Шевелись… помогай… шевелись… Удары пуш-даггера следуют один за другим. Глаза полыхают безумием.
— Скай! — Чей-то голос пробивается сквозь рокот прибоя, и девушка морщится, недовольная. — Хватит, Скай. У него на поясе ключи. Сними их и открой камеры.
Последний удар она наносит в ямку в основании шеи, где ещё теплится жизнь.
Пуш-даггер снова в гнезде пряжки, ключи в руке, а мёртвое тело глухо падает на пол. Выйдя из своей клетки, Скай не спешит открывать вторую дверь, а опускается рядом с Шейдом. По её плечам белоснежной волной рассыпаются волосы, когда она вытаскивает из них заколку. Это нож — тонкий, обоюдоострый, которым Скай ловко делает круговой надрез по шее своей жертвы. Лезвие легко рассекает кожу и плоть, перерубает гортань, но не может справиться с позвоночником.