– Что, говорю, председатель-то у вас ушедчи?
– Я, – говорит, – председатель. Чего вам?
Тут меня смех забрал – не могу. Смеюсь и говорю:
– Какой же ты председатель – ты баба.
– Я, – говорит, – не позволю меня бабой называть. Не оскорбляй! – кричит. Ты, – кричит, – чего ругаешься?
А чего я ругался, – просто так, по привычке. А ей обидно.
– Курьер, – кричит, – курьер!
Ну, думаю, мужика позовет. Сговорюсь. Ан, гляжу – опять баба.
– Это, говорю, ты-то курьер?
Она на меня:
– Язык придержи, а то под руки выведу.
– Я, говорю, не пьяный и сам уйду.
Не драться же в самом деле с бабой? Пусть бы мужика позвали, я бы ему надавал. А то – баба! Миром ушел. Пообедаю, думаю, и домой пойду. Прихожу в трактир. Советский трактир, дешевый. – Эй, кричу, половой!
А тут выбегает, кто бы вы думали? Баба!
– Нет, – говорит, – теперь половых. Мы, говорит, члены нарпита и граждане.
– Все равно, говорю, дай обед.
Пообедал. Смотрю, а там у них все бабы. И за буфетом баба и в кухне баба, и деньги баба считает.
– А нельзя ли, говорю, мне заведующего?
– На что тебе?
– Службу хочу у вас попросить.
– Вот, говорит, он.
А это и не заведующий, а баба. Смеюсь я моченьки нет.
– Как же, говорю, вы тут без мужиков? Приняли бы меня.
– На какое ж тебя место?
– Я, говорю, десять лет в трактире кухонным мужиком служил. А у вас место свободное.
– Занято, – говорит. – У нас кухонный мужик есть. Вон, говорит, он на улице дрова колет.
– Смотрю – верно, дрова колет, только совсем не мужик, а баба. И в желтом платочке.
«Уж не попритчилось ли мне, думаю. А что как нечистая сила глаза отводит? Пойду-ка, думаю, к попу».
– Где у вас тут поп живет?
– Вон в этом дому.
Стучу в этот дом.
– Можно мне батюшку?
А кухарка дверь открывает, – трясется вся.
– Нельзя, – говорит, – наш батюшка родит.
– Как, говорю, родит?
– Очень просто, как он у нас баба. Мы по старой вере живем. Родит, кричит, а за бабкой бежать некому.
– Дай, говорю, я побегу. Где она?
Подхожу к избе, в окошко стучу. А оттуда длиннющая борода.
– Позови, говорю, бабку. Поп родит.
– Я, – говорит, – и есть повивальная бабка. Сейчас иду.
Тут уж я очень обрадовался. Вот, думаю, хорошо, – мужика встретил.
– Очень, говорю, радуюсь я, бабушка, что ты есть мужик. Хоть и в женском положении, а приятно. Не все же, говорю, бабам в нашем положении ходить.
Только тут сердцем и отошел. И наше, думаю, мужицкое дело не сгинет. Куда ни шло, а на старости лет может и меня в пишущие барышни определят. Небось на эту должность женского-то сословия не принимают!..
А все-таки чудеса, ребятки, истинные чудеса, прости ты, господи.
Сказки Ганюшки Бебери
Повадился к мужику нечистый – привязался, не отстает. Мужик пахать – нечистый ему камушки под лемех подбрасывает, мужик косить – нечистый ему косу тупит, мужик молотить – и тот под цепом вертится. Надоело это мужику:
– Что ж это ты, Чорт Чортович, зря под ногами болтаешься? Или тебе дома делать нечего?.
– Так и есть, – отвечает нечистый, веру теперь в меня потеряли, и остался я без работы. Дай мне какое ни на есть дело, я тебе мешать не буду.
Мужику только бы отвязаться:
– Мой дедушка вон за тем бугром сто лет тому грош потерял, – подь сыщи.
А сам смеется: век теперь проищет – ни за что не найти. Принялся за работу – а нечистый опять тут как тут.
– На, говорит, тебе твой грош.
И снова озорничать начал.
«Ах ты, ловкий какой, – подумал мужик – ну, я тебе за то удружу».
– Вот что, Чорт Чортович, – поди-ка ты за тридевять земель, в тридесятую республику и принеси мне тамошнего комиссара от штанов пуговицу.
А тот только хвостом мазнул – и опять под ногами болтается:
– Вот тебе твоя пуговица.
Рассердился мужик: «Какую бы ему задачу загадать». И надумал:
– Вот что, голубчик, – завелась у нас с плешкинским обществом тяжба – три года в город ездки, концов не найдем. Ступай поищи концы – найдешь, так спасибо скажем.
– Эка беда, – ответил нечистый – мотнул хвостом и в город.
Видит, город большой – семь улиц, на каждой улице семь домов, в каждом доме семь квартир в каждой квартире семь комнат, в каждой комнате семь столов, за каждым столом семь писцов – все разное начальство.
Опустил нечистый хвост и пошел от писца к писцу концы искать, так и до сих пор ищет – найти не может.
Выбрали в селе комитет взаимопомощи, а кого выбрали – на другой же день и забыли. Начали дознаваться – никто не помнит. Иван на Петра. Петр на Сидора: