Дотошные люди
Инвалид Чуфыркин
«До бога высоко, до царя далеко» – эта пословица взята с жизни, с практики народом. Эта пословица применима и к нашей рабоче-крестьянской власти, как есть я инвалид, лишившись левой ноги и будучи крив на один глаз, не слышу на одно ухо, Павел Чуфыркин. И потому прочтите, мое честное пролетарское письмо и в чем меня обидели.
А обидно мне на сыквинский исполком, и особенное товарищ Бабкин, который дом строит с балконом – это на какие же деньги, когда жалованья, он говорит, три месяца не плачено? А я инвалид, и живу в одно окошко, и в крышу вода течет, и в лесу! Я и просил квартиру в городе, как кровь пролил, и хочу жить на лоне культуры, но к моей просьбе, отнеслись на полном белократическом отношении, когда, у самих и сестра служит на советской службе, а мово племянника сократили – и за что? Другие и хуже того, а служат, как этот Бабкин!
А они говорят:
– Мы тебя из милости держим, так ты не шаборши!
Это я-то шаборшу, что в лесу, и у них буржуйские дома заняты, так они не шаборшат! И если за пайком десять верст ходи (это на одной-то ноге) – шаборшу! – а которые из автомобиля не выходят, так и не шаборшат!
– Я, говорю, тоже хочу и надо же мне какое пособие, пострадавши за советскую власть!
А они еще издеваются над инвалидом:
– Гляди, говорят, в свой хрептуг, не то в исправительный попадешь!
Будто бы я потому инвалид, что от пьянства, когда Бабкин же в том виноват, что он пьяница! И мы вместе шли, когда я под поезд попал, а он не мог вытащить, потому был пьяный (и таких держат на советской службе!), а мне ногу отрезало, и есть я после того инвалид внутреннего фронту и пролетариат, значит нужно же мне способие?
А они смеются:
– Расскажи, почему ты глухой на одно ухо?
Я и говорю, что за вас уха лишился за советскую власть, а они грозят и со службы прогнать (это из лесного-то сторожа!). Да если бы и Бабкина так колотили, он бы оглох, ежели бить неправильно обвиняя в краже, когда у Смелова в то время и денег в бумажнике не было, и я сам же вернул (как не было денег), так меня же бить? И есть ли такой закон, чтобы бить?
И Тимошкин судья (второго района) заодно и против пролетариев:
– Ты, говорит, и не затевай (это что били), как бы хуже не вышло!
А сам лошадь купил – и на что ему лошадь и на какие деньги, если не обижая нас, пролетариатов? И за что такое издевательство, когда тот же Тимошкин (судья) в театр ходит (второго района), – а мне, инвалиду, нельзя, и самогонку лакают все, – а мне, инвалиду, – вода! Неужели мы лишены возможности на все хорошее и прекрасное?
Вот я и говорю, что есть в городу особняк, поставила буржуйка (на улице Либкнехта) – так мне бы в том особняке хоть одну комнату, а они смеются.
Разве правильно так поступают со мной, инвалидом, в рабоче-крестьянской власти? И еще говорят, что я деньги припрятал, когда спекулировал, – а Бабкин не спекулировал, а он денег не припрятал? Да и где они видели мои деньги – я им денег своих не показывал.
Вот я и прошу вас, товарищ Всероссийский Староста, как вы человек отзывчивый, то прочтите мое честное письмо, чтобы уплатили мне способие за прошлые годы полностью, и с процентами, как государство от этих моих денег доход получает и все Бабкину, чтобы он дома строил! И еще комнату на улице Либкнехта, каждому хочется, особенно имеющему настроенность к культуре.
И еще забыл написать – Смелов Илья, тот жене шубу сшил – примите это во внимание, каково мне без шубы! И если в старый режим это называлось эксплоатация, то как теперь назвать при рабочей власти?
Павел Чуфыркин.
Товарищ редактор, почему творится такое безобразие и надо мной, инвалидом? Это я говорю, которые присосались к рабочей власти, а честному человеку слова сказать не дадут. Я и Старосте Всероссийскому писал, да письмо не дошло, или уж там кем подкуплены: этот черненький, с усиками, он мне и говорит:
– Вам способия не будет – можете не являться!
И почему так, если я без ноги и уволен со службы и без средств? И еще говорят, будто я лес продавал – а кто из этого лесу дом строит (Бабкин), так тот на службе! И он в мягком вагоне едет и с командировкой (по своим-то делам!), а я правду искать и приехал на свои денежки, так мне отказ!
Я и говорю:
– Не был ли здесь Бабкин, который на меня напраслину взвел, что от пьянства, когда сам пьяница?
А он мне (это черненький-то):
– Никакого Бабкина мы не знаем!
Как же это не знаем, когда Бабкин по улицам ходит, и я сам видал: в трактирах жрет и с барышнями – это Бабкин-то! А каково мне при моей образованности, если папиросами торгую!