– Обчественник я – вот что! Так меня сам наробраз назвал: обчественный, говорит, ты, Кузьма, человек!.. Я вот также, как тебе, ему про все рассказывал. «Кабы, говорит, у вас в деревне побольше таких»… Да где их таких возьмешь-то? Нету таких!
Кузьма налил чашку чаю и, вытерев рукавом докучавшие ему капли пота, продолжал:
– Взять хоть бы читальню эту. Кто мужиков на такое дело подбил? Я! Без меня им вовек бы не додуматься. «Что ж это, говорю, в других местах всякие чтения, а мы сидим в темноте, когда все удовольствие по полтиннику с рыла? Это изба-то! Газеты, говорю, шеф для нас выпишет, книги пришлет, а нам избу снять, да дровишек. Давай, говорю, организуем!»
«Давай!» – кричат.
Велико ли дело по полтиннику? От какой хошь бедности, а такие деньги разыщешь. «Кто собирать будет?» – «Собирай ты, Кузьма. Тебе книги в руки, ты у нас обчественник». А я разве когда откажусь? Я завсегда на мирское дело охоч был. Кабы все такие, как я – у нас читальня была бы! Право слово, была бы…
– Отчего ж не сладилось-то?
– Сладишь тут с нашими! Скверный у нас народ, я тебе скажу, – такой народ!.. Ну вот. Порешили это мы, а я свое дело знаю: на другое же утречко по свежим следам и пошел. Прихожу к Матвею – крайняя изба у Матвея, зажиточный мужик, три коровы во дворе. «С чем, говорит, пожаловал?» Я ему так и так: «Порешили вчерась по полтиннику с рыла. Пожалуйте, мол, ваши денежки!»
«Разве мне жалко, говорит. Мне не жалко! – А сам за кошельком и не лезет. – Много ли, говорит, собрал»?
«К тебе первому, говорю. Ты дашь, полтинник будет.»
«Эка сказал! Чтобы я первый? – это Матвей-то говорит. – Я, говорит, дам – за мной не пропадет – только другие-то как? Я внесу, а Сидор не внесет?..»
«Давай, говорю, а с Сидором я сам столкуюсь.»
«Ни за что, говорит, Сидор не внесет! Знаю я его! А ты вот что, Кузьма: иди собирай, а как денег наберешь – приходи ко мне – я тебе сразу весь полтинник отвалю!»
Ну, что же мне ответить? Пошел к Сидору – рядом с Матвеем изба у Сидора-то. Тот победнее немножко, а все же с достатком.
«Давай, говорю, Сидор, как постановили!»
«Никто не дал, так ты ко мне? Дурак я, что ли? Пусть Антроп даст.»
Я, конечно, к Антропу…
– Ну что же, – прервал я Кузьму, – никто так и не дал?
– Никто не дал! Сволочь народ! Куда ни придешь, везде так: «А мы-то, говорят, что же: лучше других? Никто не дает, а мы дадим?.. Шалишь!» Так и разладилось дело – сидим в темноте, ни книг, ни газет, ребятам скучно, одно баловство… А все почему? Потому что обчественников мало – так мне и наробраз сказал: «Необчественный у вас народ, один только ты, Кузьма, обчественник… Побольше бы таких!»
Лицо Кузьмы лоснилось теперь уже не столько от выпитого чая, сколько от удовольствия. Он молча налил еще чашку и медленно пил, продолжая улыбаться.
– Кузьма, а Кузьма, – спросил я, – вот ты говоришь, никто первым не хотел этого полтинника вносить?..
– Никто!.. Ей-ей никто, – торопливо подтвердил Кузьма.
– А я вот что думаю! Взял бы ты сам, как общественник, да и внес этот полтинник первым, – а? Ведь тогда бы и другие…
Кузьма удивленно раскрыл глаза, поставил блюдечко на стол, с минуту молчал от неожиданности, а потом, хлопнув себя по колену, крикнул:
– Что это ты говоришь? Я? А ни в жисть! Чтобы я первый дал, а потом никто не внесет, я за всех отдувайся? Экося что сказал! Чтобы пропали мои денежки?.. Как же это так?..
Он долго ворчал, собирая шапку, кушак, рукавицы, ушел, не допив даже последней чашки чаю, и всю дорогу потом не разговаривал.
Гражданка
Ну, братцы вы мои, такие теперь дела пошли ума не приложишь. Я уж про текущий момент и говорю, про текущий момент слово предоставляется следующему оратору, а мне разрешите высказаться, как я по женскому вопросу на суде ответ держал. Не верите? А я на своем кармане испытал и во как верю! Вы скажете какой-такой женский вопрос? А вот какой: сходка была у вас, у зареченских, – избу-читальню обсуждали, нужна она, или, значит, и без нее век проживем, как отцы-деды жили… Да! А уж какое обсуждение – понятно! Мы – старики-так говорим: не надо! И все бы ладно, кабы бабу чорт не попутал. Феклу Плетуниху знаете? Ну так вот она.
– Дозвольте, говорит, мне слово про женский вопрос!
– Болтай!
Бабе, известно, выболтаться не дашь, так она тебя уморит, окаянная. Ну вот, выходит эта Плетуниха и давай все наоборот. Люди говорят – не надо читалки, она – надо. Люди говорят: и без нее проживем, а она – не проживем! Такая несуразная – известно, баба! Я ее легонько и цукни:
– Хотела, говорю, про женский вопрос говорить, а о мужском болтаешь! Не твоего ума дело!
– А ты, говорит, почем знаешь, кто умнее? – Языкастая такая.