И ему мерещилась будущая новая деревня. Посредине – семиэтажный небоскреб – «Управление деревенским хозяйством», у ворот управления штук двадцать автомобилей, сотня статистиков подсчитывает каждую охапку сена, каждый сноп ржи, сотня счетоводов – прибыли-убытки всего хозяйства в целом и каждого хозяина в отдельности. А он – Карнаухов, директор управления – сидит в кабинете и распоряжается по телефону:
– Лес! Дайте мне лес, я вам говорю! Сколько сегодня грибов выросло? А? Я вам покажу, как не выполнять календарного плана.
Зло
Воскресенье. Слесарь Матвей Афонькин, проснувшись, долго ворочается на постели, вспоминая вчерашний день, и каждое свое слово сопровождает выразительными ругательствами, направленными по собственному своему адресу.
– Последний раз напился – и хватит, – решил он, напяливая грязные, еще вчера считавшиеся праздничными, брюки. – Вернулся свинья-свиньей, приятелю нагрубил, с дворником подрался и чуть в милицию не попал… А куда половина заработка ухнула?
– Не буду, – окончательно зарекся он, застегивая жилет. – А что делать сегодня? Найду! Газету почитаю, по улице пройдусь, как порядочный, радио на площади послушаю, а там в клуб, в кино… А водка – это страшное зло…
«Пьянство – огромное зло», – подтвердила его размышления газета, которую он развернул после чая.
– Правильно, – согласился Афонькин, – вполне справедливо…
Но газету почему-то дальше читать не стал и схватился за приложение.
– Посмотрим-ка лучше журнальчик…
Журнал открывался рисунком, изображающим исхудалых ребят с непомерно большими головами, искривленным корпусом и оттопыренными ушами.
«Дети пьяницы», – гласил заголовок, а подпись говорила еще красноречивее:
«Пьянство – стихийное бедствие. Пьянство – огромное зло… На этом рисунке»…
Дальше Афонькин не читал. Он отложил журнал, зевнул, потянулся, подошел к зеркалу, зачем-то поправил пробор.
– Пройтись бы, что ли… Воздухом подышать… Афонькин уселся в сквере на свободной скамейке и с любопытством оглядывал окружающее. Внимание его привлекло яркое красочное пятно на стене противоположного дома. Он начал вглядываться и скоро увидел, что пятно это – не просто пятно, а большой красочный плакат. «Что бы там такое?» – подумал Афонькин, встал и подошел поближе.
«Пьянство – огромное зло», – значилось на плакате.
– Тьфу ты! – сплюнул Афонькин. Постоял минуту в раздумьи:
– Пойду на площадь, радио послушаю…
На площади стояла толпа и ждала. Только что закончилась одна часть программы, и должна была начаться другая. Афонькин вмешался в толпу и подобно всем, вперил глаза в большую черную трубу, которая время от времени издавала отрывистые невнятные звуки.
«Ишь ведь, какую хреновину изобрели, – размышлял он от нечего делать. – Додумаются тоже… Ты вот тут стоишь, и денег не платишь, а вот пожалуйте»…
– Слушайте, слушайте, слушайте, – завопила труба. Толпа замолкла. В трубе опять что-то зашипело, зарявкало, и до слуха Афонькина донеслись резкие пронзительные слова:
– Пьянство – огромное зло…
– А ну тебя!
Афонькин махнул рукой, и выбрался из толпы. Он прошелся по улице, стараясь не смотреть на стены домов, на красочные пятна плакатов и иллюстрированных журналов. Шататься одному без дела было скучновато.
– А может быть, пройти в клуб?
В клубе как раз читалась лекция. Афонькин остановился у двери, и вслушался.
– Огромное зло, – донеслись до него слова докладчика…
– Тьфу ты!
Афонькин зашагал в кино.
– «Пагубная страсть», – прочел он название картины советского производства. – Небось, что-нибудь про любовь…
И усевшись в переднем ряду, с нетерпением ждал начала. Он не обманулся: первые сцены, действительно, изображали влюбленную парочку. Она дожидалась его на мосту, он приносил ей букеты. Во второй картине она сидела у окна и что-то шила. По полу ползали ребятишки. Афонькин с интересом смотрел, что будет дальше. И вот – входит пьяный муж…
– Фу ты, так вашу… – выругался Афонькин. Публика зашипела, но он ничего не слышал. Он не видел, как толпившиеся в фойе зрители отшатывались от него с шёпотом:
– Пьяный…
Он торопился поскорее уйти из кино.
«Куда пойдешь, кому скажешь, – мрачно раздумывал он, бродя по вечерним улицам. – Дома – тоска, в киношке – тоска… В театр»…
Но название «В вихре страстей» не удовлетворило Афонькина:
– Опять что-нибудь такое-этакое…
И незаметно для самого себя Афонькин очутился у тусклых окон плохонькой окраинной пивнушки. Привычным движением открыл дверь, уселся за свободный столик и потребовал сразу три бутылки.