Зашипело что-то в машине, закудахтало. Слушаем – ничего не разберем. Вертим так, вертим эдак. Мастера позвали.
Мастер говорит:
– А, может, она русского языка не понимает. Я-то при чем?
До вечера бились, и так чинили, и эдак перечиняли, а до дела не дошли. Не работает и все тут.
Утром является директор:
– Все исполнено? Почему Марья Петровна не пришла?
Мы ему и то, и се: не работает, мол, машина, не желает по-русски говорить, нутро у нее, что ли, американское… А он наши слова в соображение брать не хочет:
– Чтобы завтра же было все в исправности!
А мы что ж тут поделаем? Не наша вина. Приходит он назавтра, мы ему:
– Починили, – говорим, – действует.
Поставили к кабинету одного – стой и слушай.
Директору какое распоряжение в голову придет, он в машину. А человек за дверью стоит, слушает, да на ус наматывает, да нам докладывает:
– Так, мол, и так. Чтобы все было сделано.
Директор на утро является:
– Исполнено?
– Все исполнено!
Очень доволен остался. Радовался весь день.
– Не зря, говорит, Америка додумалась. Не зря!
Три недели так жили. Он в машину днем говорит, а наши ребята по череду у двери слушают. И директор доволен, и мы довольны. И машина имеется, и культура, и работа не стоит. Очень хорошо.
Только вздумалось как-то директору в неурочное время явиться. Срочное дело, что ли, или попросту блажь нашла, – только он распоряжение дает, а за дверью никто не слушает. Ушли все.
Является на утро:
– Исполнили?
А мы и не знаем, как и что. Директор кричать. Тут уж нам поневоле пришлось повиниться. Было делов! Хорошо, что директор у нас не злой. Рассказали ему все по-порядку, а он сам рассмеялся:
– Чёрт с ней, говорит, и с машиной. Мы и без нее проживем. Словесно распоряжаться буду.
Словесно-то, действительно, много удобнее. Быстрота.
– Иванов, зовите Сидорова!
Сидоров на всех парах летит:
– Сидоров, вы уволены!
И конец. Безо всякой машины.
Машина, выходит, и не нужна. Одна волокита. Поставили ее в коридор. Из коридора на лестницу вынесли. С лестницы, чтобы не мешала, в сарай. В сарае и до сих пор стоит, продается. Сам директор покупателей водит:
– Смотрите, говорит, какая прекрасная штука! Покупатели валики вертят, интересуются.
– Хороша. В Америке где-нибудь здорово она нашу должность облегчает.
– Еще бы, – директор-то отвечает, – купили бы? Не пожалеете.
Покупатели головами покачивают:
– А на что нам? Мы и без нее можем, – у нас не Америка…
И не возьмут.
Да и, по правде, на что нам она? В Америке, может, от нее и есть польза, а у нас вред один. Климат у нас неподходящий, что ли?
Мелочи
Я вполне понимаю, что у нас, можно сказать, великие дела делаются, что мы, собственно говоря, миру пример показываем, что масштаб у нас в своем роде международный, я против этого, понимаете ли, и не возражаю. Я только маленькое к порядку замечание сделать хочу, что иногда и на мелочи внимание обратить не мешает.
Забывать, понимаете ли, про мелочи не надо, вот что.
А у нас это не всегда учитывается.
Я, например, спорить никогда не буду, что борьба с волокитой и бюрократизмом, в общем и целом, огромное дело. Что нам, понимаете ли, с этим злом не мешает, отчасти, покончить. Я понимаю, что об этом можно доклад на собрании поставить и ораторам, понимаете ли, высказаться, что каждый из них об этом в своем роде думает. Я даже приветствую, что надо в канцелярию своего человека поставить, в известной доле от станка, чтобы он борьбу проводил и в общем, и в целом.
Только вот если выборы на самый последний момент откладывают, когда публика, понимаете ли, домой торопится, – это нехорошо. И если предлагают выбрать какого-то там Антропкина потому только, что он, видите ли, первым на глаза докладчику попался, – с этим я тоже отчасти не могу согласиться.
А у нас было так. Я, знаете ли, даже слово взял:
– Позвольте, говорю, товарищи, высказаться. Я, говорю, товарищи, против Антропкина ничего не имею. Потому что я, говорю, товарищи, этого Антропкина и в глаза не видал. Я, говорю, товарищи, и не знаю, что такое этот Антропкин и в общем, и в целом!
Тут меня докладчик, понимаете ли, остановил:
– Мелочь, говорит, товарищ! Кто у нас будет волокитность уничтожать, Сидоров ли, Петров ли – это, говорит, все равно. Ставка, говорит, все одно в среднем размере заработка. Я, говорит, тоже, в известной доле, Антропкина вовсе не знаю, а важно, что он отчасти, говорит, от станка.
Я смолчал. А меня еще другой оратор укорил:
– Есть, говорит, такие люди: в большом деле палку в колеса вставляют. Людям, говорит, надо ужинать идти, а они с мелочами. Стыдно вам!