Полушкин идет дальше. Изба председателя сельсовета. Семен Шалый, местный пьяница, стоит у ворот председателевой избы и пересчитывает засаленные бумажки.
– Пропиши про нашего председателя, – обращается он к Полушкину.
«Взятка», догадался тот. «Наш председатель сельсовета села Первачи известный любитель выколачивать с бедного народа всякую добровольную мзду. не мешало бы подтянуть.»
– Пропиши, будь друг, – пристает Шалый. Только тут Полушкин замечает, что Шалый пьян. – Запретил председатель, щучий кот, самогонку гнать – нигде не достанешь, боятся! А на горьковку и не хватает.
– Дурак! – выругался про себя разочарованный Полушкин.
«Может быть, изба-читальня на замке? – Не избач, а настоящий ловкач, – складывается в голове у Полушкина – Наш избач больше занимается волокитством с дочерью местного кулака, и когда придешь после трудового дня, то увидишь.»
Но изба-читальня оказалась открытой.
– Ишь ты, чёрт!
Пожилой крестьянин у ворот своей избы пробует новый плуг.
– Что? Небось, плоховат? – спрашивает Полушкин, снова обольщенный сладкой надеждой – «Лицом к деревне. Скоро ли наши заводы научатся выполнять этот лозунг».
– Ничего, попался изрядный. – отвечает крестьянин.
– Сволочи! – ругается Полушкин и идет домой.
Дома он перебирает в памяти все случаи, происшедшие на неделе, и отчаянно грызет и без того изгрызанный карандаш:
«У Феклы теленок мертвый родился. У Аникея собака издохла. Милицейский вчера пьяный был. Председатель».
«Нет, все неважно!.. Подавай важнее!.. А где взять?»
– Вань, а Вань, – кричит с улицы матка, – в кооперативе.
– Ага! Растрата! – радуется Полушкин и спешно строчит: «Растратчиков – вон из кооперации! В нашем кооперативе есть такой фрукт Авдеев Илья, очень оборотистый, что все село вокруг пальца обернул, обещав золотые горы, и вот вместо того…»
– Вань! Оглох, что ли? Иди скорей, в кооперативе сукно получили! Возьми, коль хошь, на штаны, а то все разберут.
Ваня не радуется и новым штанам. Он комкает бумагу с начатой заметкой:
– Даже растратить не могут!..
«Ну и проклятая дыра, – думает он по дороге в кооператив, – хоть бы проворовался кто. Хоть бы взяточника в председатели выбрали. Ведь бывает же в других местах. А у нас что? Праздник был, и никого не зарезали!..»
И посылает, неизвестно, по чьему адресу, короткое:
– Сволочи!
Несознательность
Много еще в нас осталось этой самой несознательности. Нашего брата, рабочего, взять – и то: который понимает, что к чему, а которому кол на голове теши, а он ничего не поймет и все на своем упирается. Культурная работа, например, – уж на что полезное дело. Серьезное дело, я бы сказал. Люди, небось, не для смеху бьются. Люди, можно сказать, ночей не спят, что бы такое нашему брату, рабочему, покультурнее преподнести.
И я это вполне понимаю. Я прихожу в клуб – знаю, что от меня требуется. Сяду на свое место и сижу тихонечко. Тут мне и доклад прочтут, тут мне и волшебные фонари, а то даже что-нибудь революционное споет кто, либо расскажет что-нибудь этакое просветительное.
Я понимаю, что это надо, – и слушаю. Скушно иной раз, а виду не подаешь. Если даже и зевнуть захочется, и то осторожненько отвернешься, чтобы оратор не заметил. Надо же в соображенье взять, что люди тебя же самого, и бесплатно вдобавок, культурностью просвещают.
А многие этого в ум взять никак не могут. Мой же приятель Гребешков, – уж, кажется, вместе в одном цехе работаем, – а в нем совсем этого сознания нет.
Сидим как-то раз вместе с ним в клубе, – вечер-то выдался хороший, – не какое-нибудь там международное положение, а настоящий вечер, живой. Заведующий клубом так объяснил:
– Сегодня, – говорит, – вечер вопросов и ответов – задавайте, у кого есть какой вопрос, а вот этот товарищ ответит.
И на товарища показал. Инструктор какой-то. Голова, видно, не нашему брату чета, раз за такое берется. Нам бы молчать, ждать, что умные люди скажут, а Гребешков тут как тут:
– Всякие вопросы задавать можно?
– Какие угодно!
И инструктор тоже:
– На все вопросы ответить могу!
Гребешков садится и меня в бок:
– Я его сейчас посажу. Я ему, говорит, такой вопрос задам, – не ответит!
– Брось, – говорю, – твое ли дело! Слушай, сиди, коли пришел.
И правильно я сказал: не дали ему первому вопрос задать.
У оратора уже на столе три записки. Умные, видать, люди подсунули. С международным интересом записочки:
– Кто, по вашему, победит в Китае, – народная армия, или генерал Тьфун-Чунь-Жбан, или как там еще, – забыл фамилию-то.
– Какое очередное предательство замышляет Макдональд, и отчего это во вред рабочему классу в общем и целом?