– Крепкого, мол, не потребляю…
Икоркой закусит, да тебе еще предложит:
– Что ж вы, Иван Никодимыч, икорки-то?..
Ну, для его удовольствия и сам съешь. Хорошо было! Я уж про сокращение штатов и вовсе не слыхивали – какое там сокращение, когда есть ты по штатам один человек! Я теперь нашего брата видимо-невидимо развелось, и что ни месяц, то штату сокращение, а как к человеку подойти, и вовсе не знаешь.
Приятели говорят:
– Устроил бы именины да нашего заведующего пригласил… тогда уж не сократит. Неловко!
Я и подумал: а отчего бы не так? Подхожу к нему, а он очень даже обрадовался:
– Я, говорит, с удовольствием. Я всегда рад.
Разговорились с ним: и то, и се, театров, мол, нету, идти некуда. Он и говорит:
– Верно, что некуда. Как наш брат живет? Водку пьют, в картишки дуются, сплетничают. Совсем некультурно.
Такое сказал, что я присел ажно: как же без картежного провождения? Как же без того, чтоб не выпить?
Да виду не показал:
– Верно, говорю, некультурность и все такое. В столицах, говорю, ответственные работники и вожди, небось, друг другу по вечерам новые доклады читают. Вот живут.
– Еще б им не жить!
Прихожу я домой и говорю жене:
– Рождение сына праздновать будем, я уж гостей позвал. Закуска там – пустяки, главное, каждому речь сказать надо. И сам за газеты – вычитываю, какую бы речь сказать. Приятелям тоже сказал, и они согласились.
– Только водочки, – говорят, – на всякий случай купи. Уйдут, мы и одни выпьем. Картишки тоже не забудь, приготовь.
Я ничего, соглашаюсь. Не до утра ж он будет сидеть?
Приготовился, как следует. Маркса на стенку, красной ленточкой обернул, самовар поставил. Сидим все и ждем. Вот и он появляется, веселый такой, не то, что на службе.
– Кого, – спрашивает, – чествуем?
Я тут, конечно, встаю – и речь:
– Как, значит, товарищи, мы покончили в вековой борьбе со всеми пережитками и все такое, то должны и быту внести обновление в смысле праздников, и тем более именин. Мы, говорю, чествуем сегодня рождение гражданина… – Полчаса говорил. Я стою – говорю, и он стоит – слушает. Хозяйка на стол собирает, самоварчик вносит, закуски. Я свою речь кончаю, а он:
– Спасибо, – говорит, – за сознательность.
И прямо к столу. Хозяйка, понятно, волнуется, угощает: ветчинки там, колбаски, а он вилкой тычет и все чего-то по сторонам посматривает. И другие тоже за ним – вилками тычут, а ничего не едят. И все молчат, боятся, как бы некультурный разговор не завести. Тут он опять выручает:
– Тяжело, – говорит, – теперь с детьми. Родить тяжело, а воспитать и еще тяжеле.
Хозяйка моя при таких словах встает – и речь:
– Верно, – говорит, – что, как наследие старого режима, осталась трудность рождения граждан и будущих работников республики, но, конечно, пролетариат изживает все болезни и трудности роста, и наша промышленность перейдет довоенную норму.
Я ее тихонько за юбку тяну, шепчу:
– Ты все речи перепутала, насчет промышленности я должен говорить!
А она себе поет-разливается – все спутала:
– Мы, – говорит, – не социал-предатели какие, чтобы останавливаться на полдороге…
Я затих – слушаю. И гость наш молчит – слушает. Только словно бы ненормально глаза раскрыл, как на сумасшедшую смотрит. А виду не подал – культурный человек. Кончила она, он в ответ:
– Это, говорит, похвально. Дети – цветы будущего.
Тут мой приятель встает и в свой черед про детей. Хорошо говорил, спасибо, ничего не напутал. А гость сидит и глазом не моргнет. За стакан взялся, а чай уж холодный. Я хозяйке мигаю на самовар, и самоварчик остыл. Делать нечего, встаем из-за стола, рассаживаемся в другой комнате. Он сидит, и мы сидим. Он молчит, и мы молчим. Речи все сказаны, и говорить больше не о чем. Не сплетни же в самом деле разводить? Посидели так, посидели, он, гляжу, зевнул. Я тоже из приличия зевнул. И приятели за нами зевнули.
И все бы хорошо обошлось, кабы нечистый одного за язык не потянул:
– В картишки бы, говорит, не мешало.
Я его ногой толкаю – молчи! Заведующий мой ажно на стуле заерзал.
– Ну, думаю, быть беде!
И вперед заспешил:
– Как же, говорю, можно, товарищи, – карты. Карты одна отсталость, которая.
Долго я так говорил – про культуру, про быт. Гость мой от удовольствия даже глаза закрыл. Так был доволен, что уж и сидеть больше не мог.
– Мне, говорит, доклад надо составлять. Я пойду. Спасибо за хорошую компанию.
Он уходит, мы его, честь честью, проводили, а сами сейчас и водочку на стол, и картишки, и банчок соорудили. Сидим, веселимся, про то, про се разговариваем.