Вдруг кто-то в дверь: стук! стук! Открываем, а там наш заведующий собственной своей персоной.
– Здравствуйте, – говорит, – еще раз. Я у вас калоши забыл.
Гляжу, и водка на столе, и карты… Попались!.. Пропала моя головушка! Завтра же сократят. Влип!
Задрожал я и все слова перепутал:
– Водочка, говорю, у нас, – тово… Пили, говорю, тово… Может, и вам, говорю, тово.
От страху, конечно. Чувствую, что не то, а говорю. Сказал и сомлел. И приятели сомлели. Что будет?
А он подходит к столу и, слова не говоря, наливает стакан и полный стаканчик – в рот.
– За ваше здоровье, – говорит.
Видали?
– В картишки? – спрашивает, – очень люблю. Место у нас глухое.
До утра резался. Веселый ушел, довольный.
– Понятно, – говорит, – отсталость, да ведь как мы живем? Театров нет, пойти некуда.
Два месяца прошло, три сокращения было, – а я держусь. Потому, как подойти к начальству, знаю.
Ревизор
Да, всякие дела бывают. И на старуху, как говорится, бывает проруха. Сколько лет я в председателях ходил, и многие люди на меня зло держали, а до этого, до последнего случая с ревизиями ладить умел. В ревизоре главное понимать надо, к чему он больше пристрастен, и в эту самую точку бить, пока он не сдастся.
Одно время на меня кто-то донос написал, что будто бы я взятки беру – и прислали к нам ревизора, да такого страшного, кажется, хуже нельзя. Весь в коже, три револьвера за поясом, высокий, здоровый да сердитый такой – страсть.
– Эй, – кричит, – черти – жулики. Всех раздавлю!
Мы ему бумаги преподносим, – а он в бумагах-то мало соображает, только кричит. Он кричит, а я молчу. Он еще громче кричит, а я опять молчу. Дело к вечеру – накричался он вдосталь, тут-то и я заговорил.
– А не хотите ли пообедать, товарищ ревизор?
– Правильно, – говорит. – Дело делом, а и поесть не мешает.
Пошли мы в избу, собрали нам обед, как полагается, а я бутылочку хлебной достаю:
– Вы, говорю, как хотите, а я люблю перед обедом рюмочку пропустить.
Наливаю и пью, а его угощать и не думаю. Мало ли что. Может, подумает, что его спаивать намереваюсь.
А он, как бутылку увидал, словно просиял весь.
– Угостите, коли не жалко, – говорит. – Я ведь тоже к этому делу привычный…
А мне не жалко. Наливаю ему полный стакан – пей. Он берет стакан – и единым духом. Даже не крякнул.
– Эге, думаю, мне такой ревизор не страшен.
Пили мы с ним недели две – так он пьяный и уехал. А ведь сколько грозы нагнал.
На его место немного погодя другого назначили. Тому опять на меня донос – приезжает. Худенький такой, маленький, в чем душа.
– Ну, думаю, этот не пьет. Ему, думаю, доктор не разрешил. Знаем и таких – видали.
Большой бестией насчет бумаг оказался – даром что худенький. В каждую щелку нос сунул – все за один день высмотрел.
– Да, – говорит, – дела-то у вас. Не того…
И усмехнулся.
Составлял бы, думаю, протокол – и вся недолга. Так нет. Откладывает одно дело – за другое берется. И его в тонкости пройдет – и опять в сторону.
– Плоховато. – говорит.
А я вижу, что дело неладно – такую штуку удумал: взял все папки с делами и в каждое, смотря по значению, подсунул – куда червяк, куда два, куда одну трешку. Он пришел проверять, а я в другой комнате жду.
Просмотрел он одно дельце – выходит ко мне.
– Тут, говорит, все в порядке. Не знаю, как дальше у вас.
– Не беспокойтесь, говорю. Дальше тоже самое.
И все прошло, как по маслу. Самый хороший отзыв дал.
А вот на последнем я промахнулся. Все говорят: самая страшная ревизия едет – член ВЦИК'а, будет тебе на орехи. Приезжает. Гляжу – совсем молоденький паренек, сам тихий, а сбоку револьвер висит. Ну, думаю, – этот и пьет и до денег жадный.
На другой же день я к нему подъехал. Догоняю на улице – подаю бумажку:
– Не вы ли, говорю, уронили?..
А он на меня как зыкнет:
– Ах ты, – говорит, – такой сякой. Ты мне смеешь взятку предлагать!..
Я чуть сквозь землю не провалился, – так он меня отчехвостил.
И вот теперь, как видите, под судом. Говорят, лет на пять упекут.
И все из-за чего? Из-за неподходящего ревизора.
Обидно.
Драмкружок
На фабрике «Трудовая Заря» культпросветом была объявлена запись в драматический кружок. На первое же собрание пришли: конторщик Рыбкин, помощник бухгалтера Кротов и три барышни из счетоводства.
Рыбкин – большой любитель драматического искусства – показал себя с первых же слов знатоком:
– Когда я в Залепихе служил, первое мое удовольствие – спектакль! У нас была хороша труппа… Мое амплуа – первый трагик!
Рыбкин взъерошил волосы, сделал страшную гримасу, от которой его угреватое лицо приняло зверский вид, нахмурил брови, вытянул вперед руку и прорычал: