— Давно здесь работаете? — спросил Денисов.
Она заговорила охотно:
— В почтовом ведомстве? Пять лет! Я по образованию не связист. Закончила три курса факультета дошкольного воспитания…
— Работали по специальности?
— Начала было… Но скоро сказала себе: «Дети — не твое призвание, Кладовщикова! Стоп! Одного — и того никак на ноги не поставишь!» И вот ушла в связисты.
— У вас ребенок?
— С родителями живет… У нас хорошая семья. Родители медики. Оба брата хирурги. Одна я бродяга. Они меня так и называют.
На вид Кладовщиковой можно было дать около тридцати: морщины на верхней губе, прямой с горбинкой нос, черные, уложенные недавно опытной рукой мастера волосы. Держалась она как человек, привыкший к исключительному положению в мужском коллективе.
— …Проснешься дома, ждешь гудка и думаешь: «Почему стоим? Встречный пропускаем?» Интересная жизнь! Сегодня — на Каспии, завтра — где-нибудь в Мургабе! Какая у нас бригада была! Отличная!
— Распалась? — спросил Денисов.
— Первый помощник ушел на пенсию, второй на заводе. Теперь Салов за него.
— Косов не постоянно был в бригаде?
— На один рейс! Ольшонок не взял бы на все время!
— Почему? Как вы думаете?
Она поправила прическу, подтянула ворот шинели.
— Не знаю.
— Это ваша? — Денисов показал на шинель.
— Что вы?! — Кладовщикова улыбнулась. — Пятьдесят второй размер! Ольшонка! Мороз вон какой! А я и пальтишке… Он говорит: «Одевай! И чтоб не снимала!»
— Заботится?
Она засмеялась:
— Говорят: неравно… дышит! Ко мне в поездках net' хорошо относились!
— И Косов?
Она обошла вопрос:
— Важно, как я к нему отнеслась! Ольшонок — это человек… А Косов? Хоть и нехорошо о мертвом… типичный кулак. У них вся бригада была такая. Если он к нам не попал, сидел бы вместе с ними в Бейнеу.
— Спекуляция?
— Все на свете. — Она махнула рукой. — Ничем не брезгует. Пьяница вещи с себя пропивает — он купит! Колечко, перстенек!
— Ив этот раз?
— В эту поездку ему не везло.
— Что-нибудь мешало?
Кладовщикова усмехнулась:
— Опаздывали! Бывает, должны утром прибыть, а являемся через сутки вечером! Кто ж будет ждать?! Потому ничего не вез, кроме дынь. И злился поэтому! И сердце болело!
— Сильно болело?
— Брал у меня сердечное. Значит, сильно.
Денисов поднялся из-за стола, подошел к окну, оглядел кактусы на подоконнике. Метровые стены заглушали звуки со стороны.
«Замечали ли в начале века сходство между вокзальными стенами и крепостными…»
— Косову, наверное, не нравилось то, что вы во всем предпочитаете Ольшонка?
Проводница махнула рукой:
Какое дело…
— А что Ольшонок?
— Умный, но вспыльчивый. Сначала вспылит, потом начинает взвешивать… Тут еще Вайдис! — Она, безусловно, не договаривала.
Денисову поневоле пришлось вернуться к началу:
— Когда прибыли в Москву, поезд долго стоял у перрона? Кто-нибудь подходил к вагону?
— Только дежурный по отделению: так и так, мол. Придется, друзья, в Москве зимовать. Затор с разгрузкой. Как обычно. Потом технический контролер…
— Ремизов?
— Ремизова не было. Другой.
— Дальше.
— А что дальше? Мы народ дисциплинированный, связисты. «Надо, значит, надо».
— Из вагона уходили?
— Только Косов. Купил на Дубниковке колбасы, масла. Сложил в холодильник.
— Водку? — уточнил Денисов.
— Водки он не пьет. Вино. И то купил не вчера, а сегодня.
— Что делал второй помощник?
— Валера? — Она снова подтянула шинель к подбородку. — Лег спать. Ольшонок включил телевизор. Потом Косов пришел, стали чистить картошку.
— Вы убирали вагон?
— В Москве? — Кладовщикова удивилась. — Нет! Убираем обычно потом, после разгрузки.
«Непонятно, — снова подумал Денисов, — я убедился в обратном! Тем не менее все совершенно искренне это отрицают!»
— Так никто и не отлучался вчера, кроме Косова? Ни на вокзал, ни в магазины?
— Только я. И то уже вечером… — Она поправила волосы. Они слегка вились вокруг головы, оставляя макушку как бы прилизанной. — Думаю: сбегаю в парикмахерскую!
— Как называется ваша прическа?
— В стиле «диско»… — Кладовщикова взглянула с благодарностью. — Пришла в парикмахерскую — людей много. Спрашиваю: «Девочки, меня возьмете? Стоит ждать?» — Она рассказывала долго, со многими подробностями и отступлениями.
«Выходит, заколка, которую я видел на столике в служебном купе, принадлежит не Кладовщиковой, — подумал Денисов, — кому-то другому. Кому? Проводнице сменной бригады?!»