— Что? — Ольшонок уменьшил звук. — A-а… Больше суток!
— Когда обещают загрузить?
— Еще вчера. — Он снова махнул рукой.
В атмосфере вагона чувствовалась напряженность.
Денисов вернулся в большой коридор, к кухонному узлу. Электрический самовар был пуст и холоден, чай, по крайней мере, в ближайшие часы — в такой-то мороз! — не пили. В кастрюле лежали ложки, несколько разварившихся картофелин в мундире, в ведре — пустые бутылки: две из-под «Старорусской», одна от марочного портвейна — на ее этикетке Денисов рассмотрел фиолетовый штамп вокзального ресторана.
«Что-то определенно произошло», — подумал Денисов.
Рядом с ведром он увидел еще сметенный в угол сор, обрывки бумаг. У самой двери лежала пуговица от мужского пальто. Все бумажки, даже самые мелкие, не был скручены, как это бывает, лежали полуразвернутые либо развернутые полностью.
«Что-то искали. Такое впечатление… Будто по ошибке порвали какие-то нужные записи».
В купе проводницы слышался тихий разговор. Когда Денисов постучал, разговор прекратился.
— Входите, — крикнула проводница.
Она сидела в той же позе у столика, по-прежнему закутавшись в пальто. Денисову был виден ее профиль, поднимающаяся вокруг головы к затылку аккуратная укладка. Мужчина в куртке располагался рядом, спиной к двери.
Неожиданно Денисов увидел цвет подбоя на капюшоне куртки. Подкладка была. огненно-красная. Маркая.
— Вы не работник вагона?! — Денисов сразу насторожился.
— Нет. Зашел в гости. — Мужчина улыбнулся, поправил очки.
— Откуда вы?
— Из Клайпеды. — Подумав, он представился: — Ричард Вайдис, экономист.
— Давно здесь?
— Со вчерашнего вечера.
Мужчина достал бумажник, извлек заключенный в кожаные корки паспорт, раскрыл на первой странице.
«Вайдис…» — было проставлено крупным каллиграфическим почерком.
Денисов возвратил паспорт, повернул назад, в сортировочный зал. Начальник вагона ждал его: он сразу поднялся.
— Где четвертый человек? — спросил Денисов. — Что с ним?
Стало тихо.
В то же время по обе стороны сортировочного зала Денисов почувствовал осторожное движение, еле уловимые звуки. Молодой почтовик, дремавший в купе отдыха, скользнул с верхней полки, начал обуваться; в купе проводницы тихо стукнула дверь.
Обитатели почтового вагона спешили привести себя порядок, словно знали, что им предстоят долгие объяснения, и готовились к ним.
— Где все-таки он?
Денисов заметил — хоккеисты на экране телевизора катали совершенно бесшумно. Пока он отсутствовал, Ольшонок, догадываясь о предстоящем разговоре, полностью убрал громкость.
— Вы о Косове? — Ольшонок скрестил на узкой груди руки. — А кто его знает! Был здесь. А теперь, наверное, катит домой, в Ржаково! Он мне не очень докладывается!
Денисов уже не сомневался в том, что странный и безнадежный крик, который он и стрелок слышали на грузовой станции, донесся отсюда, из вагона 7270, и голос принадлежал исчезнувшему — четвертому работнику почты.
— Откройте кладовые, — сказал он.
Ольшонок пожал плечами.
Транзитная кладовая — в дальнем торце вагона — была аккуратно прибрана'; Денисову показалось, что страховые мешки, постпакеты, посылки и другие отправления словно перебрали здесь по нескольку раз.
«Искали? — снова подумал он. — Но что? Документы?»
В маршрутной кладовой, напротив, оказался хаос. Почта здесь была свалена на пол, в темноте невозможно было что-либо разобрать.
— Включите свет! — крикнул Денисов.
— Сейчас! — Проводница бегом вернулась в купе.
Вспыхнувший свет вырвал вначале из темноты грозную надпись на висевшем под потолком трафарете: «Смертельно! Не закладывайте проходы в кладовых к дверям и между дверями!»
Приглядевшись, внизу, в груде ящиков, Денисов внезапно увидел обращенный рифленой подошвой к дверям высокий мужской ботинок. Еще дальше виднелась неподвижная рука со скрюченными побелевшими пальцами.
Денисов опустился на колени, начал быстро отбрасывать груз в сторону.
— Помогайте!
— Сейчас… — Начальник вагона нагнулся, ухватил сразу несколько ящиков — сколько мог загрести раскинутыми руками. Денисов не ошибся, предположив в нем недюжинную физическую силу.
Вдвоем они быстро освободили грудь, затем голову лежавшего.
— Косов! — ахнула сзади, из-за плеча Денисова, проводница. — Господи! То-то он на сердце жаловался…
— Атеросклерозом страдал, — вставил Ольшонок.
Казалось, все были потрясены.
Человек на алюминиевых листах, закрывавших пол маршрутной кладовой, не двигался. Денисов мельком заметил приятное, чуть одутловатое лицо, хорошо очерченный рот. На вид Косову можно было дать не больше тридцати пяти лет. Он был без шапки, на голове Денисов увидел еще небольшую, но заметную ссадину справа, уходившую в височную область.