Словно на огромном широкоформатном экране ему был виден припорошенный снегом, промерзший в ожидании разгрузки почтово-багажный поезд, вокруг которого вилось множество свободных путей, собиравшихся в узкий пучок — горловину станции.
На секунду, перед тем как скользнуть в затягивающий, как омут, короткий, глубокий сон. Денисов словно с высоты птичьего полета увидел все, что окружало почтовый вагон, и всех, кто находился в нем в ту секунду, когда зловещий крик вот-вот уже готов был сорваться с губ приговоренного к смерти Косова.
Входной светофор показывал «зеленый», и ближайший к почтово-багажиому поезду свободный путь уже готовился занять камышинский — его подавали из парка отстоя — локомотив сзади, а последний, с тремя хвостовыми огнями вагон — впереди.
Ольшонок сидел в сортировочном зале, вперившись в телевизор, забыв на время о неприятностях, которые его поджидали, ликуя при звонких щелчках клюшек. В служебном купе у окна, завешенного одеялом, Денисов увидел завернувшуюся в огромную, не по размеру шинель Кладовщикову. Рядом — Вайдиса, положившегося во всем на своего многоопытного партнера. В купе отдыха бригады, уткнувшись лицом в подушку, лежал Салов…
Маршрутная кладовая была закрыта. Денисов представил себе тяжелые штабеля с посылками, подобранными для сдачи. Уложенным вертикально ящикам предстояло через минуту принять на себя удар спины и головы падающего, разом обмякшего тела и начать обвал, который должен был погрести под собой и Косова, и массивные металлические ключи, которые выпадут из руки преступника.
Сам преступник пока тоже еще оставался вместе с Косовым в кладовой, дверь которой он предусмотрительно открыл в последнюю минуту.
Был еще составитель поездов Сидорчук, пересекавший железнодорожное полотно в направлении ситценабивной фабрики; дежурный по отделению перевозки почты, тучный, страдающий одышкой, Кубасов — он шел к почтово-багажному поезду со стороны вокзала; стрелок ВОХР и сам Денисов — почти напротив вагона, но по другую сторону высокого щитового забора, отделявшего территорию грузовой станции от путей.
Денисов из последних сил удерживал распростершуюся перед ним в безмолвии живую картинку станции, пока не почувствовал, что теряет над нею власть и через мгновение люди и звуки прервут оцепенение и выйдут из-под его контроля.
Зайдется в коротком истошном крике, врезавшись в самую средину штабеля с посылками, отброшенный ударом в висок Косов. Гулко грохнут в рифленый металлический пол тяжелые ключи. Убийца стремительно выскочит в тамбур, быстро и хладнокровно повернет снаружи ригель запора, спустится на путь и расчетливо медленно двинется вдоль поезда к вокзалу.
Обернется, услышав крик, не успевший уйти далеко от вагона Сидорчук, но никого не увидит — убийца будет закрыт осаживаемым на посадку камышинским. Стрелок и Денисов замрут по другую сторону щитового забора, и стрелок спросит, отогнув воротник тулупа: «Слышали?»
Только дежурный по отделению перевозки почты Кубасов ничего не услышит за равномерным постукиванием приближающегося к вокзалу камышинского, а также ввиду расстояния, отделяющего его от вагона 7270.
Он встретит технического контролера, шагающего со свертком к вокзалу, заставит Ремизова раскрыть целлофановый пакет и сурово отчитает за икру, приобретенную с помощью Косова у браконьеров.
Денисову показалось, что он спал всего несколько секунд. Услышав скрип винтового табурета, открыл глаза. Перед ним застыло еще красное с мороза плоское малоподвижное лицо технического контролера — Ремизов
о чем-то спрашивал:
— …Можно?
Увидев, что Денисов согласно кивнул, Ремизов обернулся к двери в малый коридор, у которой стоял Салов.
— Вы говорили давече, — сказал он, — что, когда открыли холодильник, то икры, которую Косов мне привез,' на полке уже не было…
Технический контролер ждал публичного подтверждения своей непричастности к убийству.
—…Так?
Салов подтвердил:
— Так.
— И после этого вы еще говорили с Косовым.
— Так.
— Ну вот.
Ремизов покосился на- Денисова, которому предназначался этот ответ. Видя, что Денисов не спешит с выводами, сам подытожил:
— Я ушел, когда Косов был еще жив… Настроение, правда, его мне тоже не нравилось. — Контролеру захотелось сгладить впечатление, произведенное собственной неделикатностью. Он достал железнодорожные ключи, подержал, сунул назад, в карман. — Живем и не знаем, когда и с кем случится!