— Что? Ты что такое говоришь?
— Аврора…
— Хватит. Не хочу это слушать. Дэйн! — Я рванулась в комнату к сыновьям, но Элегард перехватил меня и прижал к груди.
— Аврора. Аврора, послушай меня. — Он говорил тихо, но голос его дрожал: — Мне очень жаль, что так получилось. Очень. Огненная лихорадка — это то, против чего бессильны иртханы и драконы. Мы отвезем их в больницу, и, возможно, врачи смогут сделать так, чтобы…
— Замолчи, — я с силой оттолкнула его. — Заткнись, Элегард. Ты хоть понимаешь, что ты сейчас говоришь? Смириться с тем, что мои дети обречены?
Он посмотрел на меня так, что мне захотелось его ударить. Впервые в жизни за все это время — изо всех сил. Влепить пощечину от души, чтобы не смотрел так, словно уже сочувствовал. Потому что он сам уже смирился!
— В них черное пламя, — выплюнула ему в лицо. — С ними все может быть иначе!
— Да. Может. С той лишь разницей, что черное пламя быстрее сожжет, чем обычное.
Я ушам своим не верила. А впрочем… зачем мне чему-то верить?! Почему я трачу время на него, зачем стою тут с ним, когда должна быть со своими детьми!
— Не вижу смысла везти их в больницу, — зарычала я. — Если все так, как ты говоришь. Зачем? Чтобы их затыкали иголками и оклеили всеми пластинами? Чтобы они все это знали и слышали?
— Аврора, ты утрируешь. Никто не будет им говорить, что…
— Да мне плевать!
Мне нужно было пару минут, чтобы побыть одной. Чтобы не влетать к детям в таком состоянии. Голова кружилась, мысли сходились и расходились, мир рассыпался плавящимся осколками так же, как и мое сердце. Я поняла, что мне не хватает воздуха лишь когда рванула на себя единственную открывающуюся раму окна — в дальнем конце коридора. Глотнула горячего, еще более тяжелого воздуха, закашлялась.
Это не может быть правдой.
Не может… нет.
— Аврора, возьмите себя в руки, пожалуйста, — это был уже Дэйн. Он нашел меня там, где я стояла, как статуя, коснулся ладонью плеча.
Его лицо — волевое, резкое, седые виски, два белых пятна в темных волосах, нос с горбинкой, глубоко посаженные глаза — все это сейчас расплывалось перед глазами. Не от слез. От жара. Я будто плавилась, плавилась и не могла дышать, потому что каждый вздох превращался в непосильную работу.
— Он сказал правду? Сколько им осталось?
Этого врача тоже нашел Элегард. Обследовались мы всегда в его частной клинике, он был в курсе нашей маленькой тайны. Не о том, кто их настоящий отец, разумеется, лишь о том, что они иртханята. Наполовину…
— Правду. Я не знаю. Слабое пламя выжигает от четырех суток до недели. Такое сильное, как у ваших детей…
Я вздрогнула, как от пощечины.
— Что?
— Что? — переспросил Дэйн.
— Откуда вы знаете, какое у моих детей пламя?
— Это видно по анализам, Аврора. Оно очень сильное. Я понимаю, что…
— Нет. Вы ничего не понимаете, — я сбросила его руку.
— Аврора. Я уже вызвал флайсы, за нами летят. Все, что вы сейчас можете сделать — это быть со своими детьми до конца. Мне очень жаль.
Я все-таки сделала то, чего избежал Элегард. От пощечины загорелась ладонь, а вместе с ней, следом за ней — вспыхнула я.
— Кто вы такой, чтобы забирать моих детей туда, откуда они не вернутся? Проваливайте! Видеть вас не могу! Пошел вон! Вон!
Я понимала, что скатываюсь в истерику, но ничего не могла поделать. Голова кружилась все сильнее, в ушах звенело.
— Сожалею, но огненная лихорадка — не то, что можно оставить дома. Особенно с матерью, у которой нет пламени. Я имею право забрать ваших детей по закону, и будет лучше, если вы сейчас успокоитесь. В противном случае мне придется дать вам седативное…
Я оттолкнула его и лазерным лучом метнулась в сторону лестницы. Туда, где была моя сумочка. Наверное, я сходила с ума, потому что одна Аврора внутри меня пребывала в ступоре, другая кричала в ужасе, третья… третья вытащила смартфон и набрала наблов номер, который до сих пор помнила наизусть.
Сошла с ума.
Да, я определенно сошла с ума.
Потому что этот номер должен был быть у меня под запретом даже тогда, когда рушится мир… но сейчас не мир рушился. Сейчас мои дети сгорали в его набловом пламени, пламени, которого в них быть не должно!
Я правда сошла с ума. Потому что он не ответит.
Он не ответит, и все будет кончено.
Рука сдавила смартфон так, что края, показавшиеся расплавленными лезвиями, врезались мне в ладонь.
— Аврора! Ты что делаешь? — раздался крик Элегарда. Он бежал ко мне по лестнице. — Кому ты звонишь?! Аврора! Отдай телефон. Немедленно…
Его последние слова утонули в громком, как взрыв — мой персональный взрыв — щелчке. В трубке звенела тишина, но я чувствовала его на том конце. Я его слышала так, как если бы он на меня кричал, и я сказала то, что хотела бы не говорить никогда. Никогда. Никогда.
— Бен, твои дети умирают. Нам нужна помощь.
Я уже почти забыла о том, как все быстро происходит, когда общаешься с правящим. При всем при том, что мне никто ничего не ответил — смартфон просто щелкнул, будто нас разъединили. Я сначала подумала, что он не поверил. Попыталась набрать снова, попутно отбиваясь от Элегарда, который говорил, что я совершаю самую большую ошибку в мире, а потом готовясь драться за своих детей — потому что Бен во второй раз не ответил, а за Риа и Роа приехала спецбригада.
Ну или как назвать медиков, которых пригласил Дэйн? Няня в немом ужасе наблюдала за тем, как я встала в дверях, готовая реально с ними подраться, но драться ни с кем не пришлось. Спецбригада просто оказалась оттеснена в одно мгновение, будто их сжало в один маленький комок в углу нашей квартиры — перед тем, как в нее вошли сначала вальцгарды, а потом Бен. На меня он вообще не смотрел, словно я была пустым местом, а когда заговорил, обращался преимущественно к няне:
— Где они?
Женщина, бледнея, зеленея и краснея, проводила его наверх, и я, когда первое оцепенение прошло, бросилась за ним.
В своих мыслях, как бы я ни пыталась себе лгать, я тысячу раз представляла эту встречу. Не знаю, чего во мне было больше — ожиданий, страхов, отчаяния… наверное, всего. Я принимала этот смузи внутривенно каждый раз, когда думала, что произойдет, если Бен узнает о детях. Какой будет их встреча. И вот сейчас он смотрел на Роа, которому уже не помогали жаропонижающие пластинки, и в его взгляде была пустота. Такая пустота, по сравнению с которой любая даже самая страшная бездна покажется ерундовой ямкой.
Не знаю, почему это было так больно. Наверное, потому что я ждала другого… а чего я ждала? От того, кому не нужны были от меня дети? От того, кто хотел предложить мне сделать аборт, если бы узнал, что я беременна? Он же, кстати, после нашего расставания подписал указ, разрешающий аборты в Рагране.
— Ты сможешь им помочь? Это…
Бен развернулся ко мне, и я подавилась продолжением фразы. Так, как сейчас, он на меня никогда не смотрел. Сказать, что его взгляд был страшным — значит, ничего не сказать, меня ударило его холодной яростью, как металлическим заостренным стержнем в самое сердце. Потом его взгляд скользнул на мое плечо, за меня, и стал еще более страшным.
Я обернулась и увидела няню, которая принесла Риа. Дочь положила голову ей на плечо, покрасневшая от жара, на сгибе локтя белели новые пластинки. Она выглядела хрупкой поломанной куколкой. Но она всегда была такой куколкой, ребенком, над которым тряслись все — начиная от Лара и Роа, меня, Элегарда, и заканчивая нянями и всеми, кто с ней знакомился. При мысли о том, что я могу ее потерять, сердце болезненно сжалось, и стержень Вайдхэна я почувствовала особенно остро.
— Забирайте детей. Мы уходим, — коротко произнес он.
— Огненная лихорадка… — завел было свою песню Дэйн, но одного взгляда Вайдхэна хватило, чтобы врач заткнулся.
А потом стержень провернули в моем сердце еще раз, когда Вайдхэн взял Риа на руки. Так осторожно, словно боялся сломать.
Лар сидел с большими глазами. В том, что он узнал Бена, не было никаких сомнений, что же касается Роа, тот приподнялся, глядя на Вайдхэна широко раскрытыми глазами — как его маленькая копия, его отражение.