Но Лиза была женщина умная; она скоро поняла, что глупо держать у себя в комоде девяносто пять тысяч франков без всякой пользы. Что же касается Кеню, то он с радостью положил бы их на дно кадки для солонины в ожидании, когда накопит еще столько же. А разбогатев, супруги удалились бы в Сюрен, загородное местечко, которое пришлось им по душе. Однако у жены были иные, честолюбивые планы. Улица Пируэт не соответствовала ее понятиям о чистоте, не отвечала ее потребности в свежем воздухе, свете, блестящем здоровье. Лавка, где дядюшка Градель по грошам сколотил свой капиталец, была какой-то мрачной дырой, одной из сомнительных колбасных в старых кварталах, где истертый каменный пол пропитан крепким запахом свинины, несмотря на самое тщательное мытье. А молодая женщина мечтала о светлом магазине в новом духе, богато убранном, точно гостиная, и выходящем зеркальными окнами на тротуар широкой улицы. Впрочем, ею руководило не мелочное желание разыгрывать за прилавком хозяйку; она только ясно сознавала современные требования роскоши в торговле. Кеню сначала испугался, когда жена стала доказывать ему, что необходимо перебраться на другую квартиру и затратить часть денег на отделку магазина. Лиза только слегка пожимала плечами и улыбалась.
Однажды в сумерки, когда колбасная еще не была освещена, супруги услыхали, как у дверей лавки одна жительница их квартала говорила другой:
– Нет уж, нет, благодарю покорно; я перестала покупать у них, моя милая, и не возьму из их лавки ни кусочка колбасы… Знаете, у них на кухне был покойник!
Кеню даже заплакал от досады. Молва о покойнике расходилась все дальше. Кончилось тем, что новый хозяин стал краснеть перед покупателями, когда те, нюхая товар, подносили его слишком близко к носу. Теперь он сам заговорил с женою о переселении. Недолго думая, она занялась осуществлением своей мечты и отыскала лавку в двух шагах от старой, на улице Рамбюто. Новое помещение имело множество удобств. Центральный рынок, открывавшийся напротив, сулил увеличить втрое число покупателей и сделать колбасную Граделей известной во всех концах Парижа. Кеню дал себя уговорить и согласился на безумные затраты. Мрамор, зеркальные стекла и позолота обошлись ему более чем в тридцать тысяч франков. Лиза целыми часами возилась с рабочими, вникая в самые незначительные мелочи. Когда же она наконец водворилась за прилавком, покупатели повалили к ним гурьбой только из одного любопытства. Стены магазина были облицованы белым мрамором, в потолок вделано громадное четырехугольное зеркало, обрамленное широким бордюром из позолоты с украшениями; в центре висела люстра с четырьмя газовыми рожками; а зеркала позади прилавка, занимавшие целый простенок, и влево, и у задней стены, казались среди мраморных досок светлыми озерами, дверьми, открывавшимися в бесконечные залы, также наполненные выставленным мясом. Особенно нравился всем своей изящной отделкой прилавок очень больших размеров, помещенный справа; он был украшен ромбами из розового мрамора в виде симметричных медальонов. Пол был выложен в узор белыми и розовыми плитками с темно-красным бордюром в греческом стиле. Весь квартал гордился своей колбасной, и никто больше и не думал вспоминать про кухню на улице Пируэт, где был покойник. Целый месяц соседки останавливались на тротуаре, чтобы взглянуть на Лизу из-за развешанных на окне колбас и сосисок. Восхищались и розовато-белым цветом ее кожи, и мраморной облицовкой лавки. Лиза была как бы душой, полным жизни светом, здоровым и подлинным кумиром колбасной; с тех пор ее стали называть не иначе как «красавица Лиза».
Справа от магазина находилась столовая – очень чистенькая комната с буфетом, столом и плетеными стульями светлого дуба. Циновка, покрывавшая паркет, и обои на стенах были светло-желтого цвета. Клеенка под дуб придавала столовой несколько холодный вид, который оживлялся только блеском спускавшейся над столом медной лампы под большим абажуром из прозрачного фарфора. Отсюда дверь вела прямо в обширную квадратную кухню. Из кухни был выход на маленький мощеный дворик, служивший складочным местом и загроможденный мисками, кадками и разной запасной утварью; влево от водоема, на краю сточной трубы, куда выливались жирные помои, засыхали снятые с витрины поблекшие цветы.