Флоран наконец улыбнулся. Он был растроган этой прямодушной, как бы совершенно естественной честностью. Положив листок с вычислениями на колени молодой женщины, он взял ее за руку и сказал:
– Дорогая Лиза, я счастлив, что ваши дела идут хорошо; но мне не надо ваших денег. Наследство принадлежит моему брату и вам, потому что вы ухаживали за дядей до его смерти… Мне ничего не нужно, и я вовсе не намерен расстраивать ваших торговых операций.
Она стала настаивать, даже рассердилась, между тем как ее муж, не говоря ни слова и сдерживаясь, кусал себе ногти.
– Если бы дядюшка Градель вас слышал, – продолжал со смехом Флоран, – он был бы способен вернуться с того света и отнять у вас деньги… Ведь покойник меня недолюбливал.
– Что правда, то правда, он тебя не любил, – пробормотал Кеню, которому становилось невмоготу.
Однако Лиза продолжала настаивать на своем. Она сказала, что не хочет держать у себя в конторке чужие деньги, что это мучило бы ее, что она не могла бы жить спокойно с этой мыслью. Тогда Флоран, продолжая шутить, предложил поместить свои деньги в колбасную. Впрочем, он не отказывался от их материальной помощи: по всей вероятности, ему не удастся сразу найти работу; кроме того, он довольно неказист с виду и должен непременно запастись новым платьем.
– Черт возьми! – воскликнул Кеню. – О чем тут толковать? Ты получишь у нас и ночлег, и стол, и мы купим тебе все необходимое. Это само собою разумеется… Неужели ты воображаешь, что мы способны оставить тебя на улице?
Кеню был совсем растроган; и ему стало немного стыдно, что он испугался необходимости расстаться сразу с большой суммой денег. Он начал даже шутить и сказал брату, что берется его откормить. Тот лишь слегка покачал головой. Тем временем Лиза сложила листок, исписанный вычислениями, и заперла его в ящик конторки.
– Напрасно вы так делаете, – сказала она, как бы желая окончить разговор. – Я выполнила свой долг. Теперь пусть будет по-вашему… Но видите ли, я не могла бы жить спокойно; неприятные мысли меня слишком расстраивают.
Они заговорили о другом. Надо было как-нибудь объяснить присутствие Флорана, чтобы не дать повода к подозрениям со стороны полиции. Беглец сообщил брату и невестке, что он смог вернуться во Францию благодаря документам одного несчастного, умершего от желтой лихорадки на Суринаме. По странной случайности этого молодого человека также звали Флораном, но по имени, а не по фамилии. У Флорана Лакерьера осталась в Париже только двоюродная сестра, о смерти которой ему сообщили в Америку. Ничего не было легче, как разыграть его роль. Лиза сама вызвалась быть его кузиной. Было решено, что они станут рассказывать, будто к ним приехал двоюродный брат, вернувшийся из-за границы вследствие постигших его там неудач, и нашел приют у Кеню-Граделей, как называли супругов в их квартале. Приезжий останется у них до приискания места. Когда все между ними было условлено, Кеню захотел показать брату свою квартиру и похвастаться всем до последнего табурета. Из комнаты без всяких украшений, где стояли только стулья, Лиза отворила дверь в маленькую каморку, сказав, что здесь будет жить продавщица, а Флоран может остаться в комнате шестого этажа.
Вечером Флорана одели во все новенькое. Он все-таки настоял, чтобы ему купили черный сюртук и черные брюки, несмотря на советы Кеню, который утверждал, что черный цвет нагоняет печаль. Флорана перестали прятать. Лиза рассказывала всем желающим историю двоюродного брата. Он проводил все дни в колбасной, засиживался иногда на кухне или же в лавке, прислонившись к мраморной стенке. За столом младший брат пичкал его едой и сердился, что он мало ест, оставляя половину кушаний на тарелке. Лиза опять вернулась к своим привычкам, стала по-прежнему медлительна в движениях и безмятежна. Она терпела Флорана даже по утрам, когда он мешал ей заниматься с покупателями. Она забывала о нем и, внезапно увидев перед собой его мрачную фигуру, слегка вздрагивала, но тотчас же посылала ему одну из своих чарующих улыбок, чтобы он не обиделся на ее рассеянность. Бескорыстие этого тощего человека поразило Лизу; она питала к нему нечто вроде глубокого почтения с примесью смутного страха. Но Флоран чувствовал вокруг себя только атмосферу родственной любви.