– Напрасно, Флоран, вы отказываетесь от места надзирателя в павильоне морской рыбы… Вы знаете, как трудно найти какое-нибудь занятие. В вашем положении нельзя быть чересчур разборчивым.
– Я привел доводы, – возразил тот.
Госпожа Кеню пожала плечами:
– Но они неосновательны… Я еще допускаю, что вам не за что любить правительство. Но это не мешает зарабатывать себе на хлеб. Было бы слишком глупо… Наконец, император вовсе не злой человек, мой друг. Конечно, я верю, что вам пришлось много выстрадать. Но разве он мог знать, что вас кормили заплесневелым хлебом и тухлой говядиной? Разве этот человек имеет возможность во все входить? Посмотрите на нас. Ведь он не мешает нам удачно вести наши дела… Нет, вы не правы, положительно не правы.
Гавар приходил все в большее и большее замешательство. Он не мог допустить, чтобы в его присутствии расточали такие похвалы Наполеону III.
– Извините, госпожа Кеню, – пробормотал он, – вы заходите чересчур далеко. Все они канальи…
– О, – перебила, оживляясь, красавица Лиза, – мы знаем, что вы за человек! Вы добьетесь, что вас когда-нибудь ограбят и убьют, – вот до чего доведет вас вольнодумство. Не будем толковать о политике, иначе я войду в азарт… Ведь речь идет только о Флоране, не так ли? Ну вот я и говорю, что ему непременно надо согласиться и занять место надзирателя. Как ты полагаешь, Кеню?
Кеню, который за все это время не проронил ни слова, был ужасно раздосадован внезапным вопросом жены.
– Место это хорошее, – уклончиво отозвался он.
И так как снова наступила неловкая пауза, Флоран сказал:
– Прошу вас, оставим это. Мое решение неизменно. Я подожду чего-нибудь другого.
– Ну конечно, вы подождете! – подхватила Лиза, теряя терпение.
Два розовых пятна заалели у нее на щеках. Ее широкие бедра были обтянуты передником; она сдерживалась, боясь, что у нее сорвется с языка резкое слово. Вспышку гнева отвратил приход нового лица. Это была госпожа Лекёр.
– Не можете ли вы дать мне полфунта разной закуски по пятидесяти су за фунт? – спросила она.
Сначала посетительница прикинулась, что не замечает своего зятя; потом молча кивнула ему головой. Госпожа Лекёр осматривала всех трех мужчин с головы до ног, вероятно в надежде узнать их тайну по тому, с каким нетерпением они ждали, когда она удалится. Госпожа Лекёр чувствовала, что помешала им, и стала из-за этого еще более язвительной; юбки висели на ней как на вешалке, а длинные, точно у паука, узловатые руки она прятала под передником. Она слегка закашлялась.
– Вы простудились? – спросил Гавар, смущенный наступившим молчанием.
Госпожа Лекёр сухо ответила:
– Нет.
На лице у нее, там, где выдавались кости, натянутая кожа была кирпичного цвета, а внутренний жар, воспалявший веки, указывал на болезнь печени, развившуюся от постоянного завистливого раздражения. Госпожа Лекёр повернулась к прилавку и следила за каждым движением Лизы недоверчивым взглядом покупательницы, убежденной в том, что ее обвешивают.
– Не кладите мне мозговой колбасы, – сказала она, – я ее не люблю.
Лиза взяла тонкий нож и начала отрезать ломтики колбасы. Затем, немного согнувшись и не сводя глаз с ножа, она приступила к копченому и простому окороку и стала нарезать лакомые кусочки. Ее пухлые руки ярко-розового оттенка, мягко и легко прикасаясь к мясу, как будто заимствовали от него свой жир и нежность, а пальцы у суставов слегка вздувались. Она пододвинула миску и спросила:
– А шпигованной телятины вам угодно?
Госпожа Лекёр долго раздумывала, потом согласилась. Хозяйка резала теперь мясо, не вынимая его из мисок. Она брала на конец ножа с широким лезвием ломтики шпигованной телятины и паштета из зайца, после чего клала каждый ломтик на середину листа бумаги, положенного на весы.
– А вы не дали мне кабаньей головы с фисташками, – сказала госпожа Лекёр своим неприятным голосом.
Хозяйка принуждена была дать и кабаньей головы с фисташками. Но торговка маслом становилась чересчур требовательной. Она захотела два ломтика галантира, говоря, что очень его любит. Лиза стала уже злиться; играя от нетерпения ручками ножей, она напрасно толковала покупательнице, что галантир с трюфелями и что она может давать его только в смеси по три франка за фунт. Невестка Гавара продолжала обшаривать глазами блюда, отыскивая, чего бы попросить еще. Когда закуска была взвешена, колбаснице пришлось прибавить желе и корнишонов. Кусок желе на фарфоровой доске, имевший форму савойского пирога, затрясся под ее дрожавшей от гнева рукой, и, вынимая кончиками пальцев два крупных корнишона из банки, стоявшей за шкафчиком, Лиза расплескала уксус.