— И после ты не встречала его? — спросил судья.
— Нет, я не видела его больше.
— Но на следующий день, без сомнения, Мариетта сказала тебе о нем что-нибудь?
— Она только приказала, чтобы я ничего не говорила в присутствии ее отца о нашем ночном приключении, что я и исполнила в точности.
— Думаешь ли ты, что Сиди-Коко, несмотря на запрет Мариетты, искал случая снова увидеться с ней?
— Я ничего не думаю…
— Можешь ли ты еще что-нибудь сообщить нам? Не ожидали ли в замке гостей? Не делали ли приготовлений? Не должен ли был сегодня приехать господин Домера со своей племянницей?
— Вот все, что я знаю. Три дня назад Мариетта сказала мне: «Завтра отец уедет по делам в Руан и поздно возвратится домой. Я не хочу оставаться одна и потому прошу тебя, приди к нам утром, пораньше». Я пришла еще до рассвета, но Жака Ландри уже не было. Около семи или половины восьмого почтальон принес письмо. «Это письмо от господина Домера, из Парижа, и адресовано на имя отца», — сказала Мариетта, взглянув на адрес и положив письмо на стол.
— Не читая? — спросил Фовель.
— Конечно, господин мэр, потому что оно было адресовано на имя ее отца. Жак Ландри приехал в восемь часов вечера. Когда Мариетта отдала ему письмо, он быстро вскрыл его и, прочитав, сказал: «Что делать, черт побери? На завтра надо заготовить провизию, дичь, рыбу, говядину — все самое лучшее, что только можно достать. Таков приказ». — «Я запишу все, что нужно купить, — ответила Мариетта, — а Жервеза отправится к Сильвену, к мяснику и к отцу Колетт. И к утру у нас будет все, что нужно».
Она написала записку и прочла мне ее, потому что я не умею читать, между тем как память у меня превосходная. Я пошла в деревню и купила все необходимое, но так как было уже слишком поздно возвращаться в замок, то я осталась ночевать у своей бабушки. О, если бы мне сказали тогда, что я не увижу больше мою бедную Мариетту и Жака Ландри, я бы ни за что не поверила… Боже мой! Боже мой!.. — И девочка снова разрыдалась.
— Словом, — сказал Ривуа, немного помолчав, — ты оставила Мариетту и ее отца вчера вечером, между восемью и девятью часами?
— Кажется, в восемь с четвертью, — ответила Жервеза. — Знаю наверняка, что половины еще не пробило.
— И в это время в замке никого постороннего не было?
— Нет, совершенно никого.
— Уверена ли ты в этом?
— Точно так же, как и в том, что меня зовут Жервезой.
— Странно! — пробормотал судья. — Очень странно!
IX
— Еще один вопрос, — сказал Ривуа после нескольких минут размышления. — Когда ты из замка шла в Рошвиль по поручению Мариетты, встретила ли ты кого-нибудь по пути?
— Да, господин судья, — ответила Жервеза, — я встретила двух человек, направлявшихся в эту сторону.
— Вместе или порознь?
— Вместе.
— Ты их знаешь?
— Я не разглядела их лиц… ночь была слишком темная.
— Но ведь ты могла узнать их по голосу.
— Только один из них что-то сказал, но его голос показался мне совершенно незнакомым.
— Хорошо. Бригадир, проводите ее в кухню и распорядитесь, чтобы она оставалась в замке до прибытия следователя, потому что ее показания весьма интересны.
— Но, господин судья, — заметил унтер-офицер, — эта девочка еще ничего не ела.
— О, я не голодна, — возразила Жервеза, — у меня нет ни малейшего аппетита, уверяю вас…
— Я понимаю это очень хорошо, — сказал ей Ривуа, — но если у тебя появится аппетит несколько позже, что вполне возможно, то я разрешаю тебе воспользоваться провизией, которую ты найдешь в кухне на столе. Бригадир, позовите Андоша Равье.
Андош Равье был маленьким худощавым человеком лет пятидесяти, смиренным и робким, по ремеслу ткач. Он был обременен многочисленным семейством, но пользовался репутацией честного человека. Поклонившись судье и мэру, он встал у дверей, как-то жалко и униженно сгорбившись и теребя в руках шапку.
— Здравствуйте, Андош, — обратился к нему Фовель. — Скажите нам, что вы знаете.
— Об убийстве, господин мэр, я не знаю ровным счетом ничего, — пробормотал ткач.
— Но вам, по всей вероятности, есть что сообщить, потому что бригадир представил нам вас в качестве свидетеля, и представил по вашей же просьбе.