Господин мэр был настолько поглощен своими мыслями, что едва отвечал на поклоны народа. Он шел настолько быстро, насколько ему позволяли его короткие ноги. Его сопровождал Сильвен, а за ними, держась на почтительном расстоянии, следовали любопытные. Всю дорогу мэр только и повторял:
— Какое событие, боже!.. Какое событие!..
Мировой судья встретил его на полпути и сказал, пожимая ему руку:
— Вы уведомили меня, что я вам нужен, дорогой месье Фовель… Я в полном вашем распоряжении… Но в чем дело?
Фовель рассказал все судье в нескольких словах.
— Все действительно кажется очень странным и подозрительным, — проворчал мировой судья. — Но наружность часто обманчива!..
Через минуту к ним присоединился и жандармский офицер с двумя жандармами.
— К услугам господина мэра! — сказал офицер, отдавая честь по-военному. — Узнав, что предполагается убийство, я счел нужным взять их, — прибавил он, показывая на жандармов, — на тот случай, если потребуется постеречь кого-либо или куда-нибудь сходить…
— Да, вы правы, мой бравый воин. Одобряю! А вот и Клод Рено со своими инструментами. Здравствуй, Клод, здравствуй. Все в сборе, поспешим же. Мне очень хочется поскорее разгадать эту мрачную загадку.
Через десять минут они были уже у решетки замка. За ними следовало с сотню любопытных.
Колетт и мальчик не оставили своего места.
— Видели вы что-нибудь или кого-нибудь? — тихо спросил их Сильвен.
— С полдюжины прохожих, но все местные, которые здоровались с нами. Ни одного подозрительного лица!..
Нужно было войти в парк, а следовательно, отворить решетку, так как правосудие не могло воспользоваться той же дорогой, что и Сильвен. Тремя сильными ударами молотка слесарь сбил замок. Минуту спустя решетчатая дверь отворилась. В толпе послышался глухой шум, все окружили господина Фовеля с его спутниками. Каждому хотелось первым попасть в парк.
Мэр повернулся к толпе лицом. Брови его насупились, лицо сияло олимпийской важностью.
— Никто не должен входить сюда! И никто не войдет, никто!.. Ни под каким предлогом… Поставить здесь жандарма!
Толпа встретила эти слова со вполне понятным неодобрением, но делать было нечего — приходилось подчиняться. Возразить осмелилась лишь Колетт.
— Господин мэр! — смело воскликнула девушка, сделав реверанс. — Мы с маленьким Жаком тоже имеем право войти!
— С чего это? — осведомился господин Фовель.
— Мы свидетели!
— Чего?
— Того, что Мариетта присылала вчера вечером Жервезу к моему отцу — заказать рыбу, к Сильвену — за дичью и к хозяину маленького Жака — за мясом… И вот, посмотрите, вот рыба, раки, заяц, куропатки, говядина и баранина, которые мы принесли в замок. Притом мы пришли сюда в одно время с Сильвеном и ждали здесь, пока он ходил уведомить вас…
Все эти доводы, правда, были не очень убедительны, но господин Фовель не взял на себя труд их оспаривать.
— Войдите, — коротко решил он.
— Благодарю вас, господин мэр.
Колетт и маленький Жак бросили торжествующий и, пожалуй, презрительный взгляд на толпу любопытных. Решетка за ними затворилась, и перед ней вытянулся жандарм. Сидуан Фовель, мировой судья, начальник жандармов, слесарь, Сильвен, Колетт и маленький Жак направились к замку по яблочной аллее. Раважо с опущенными ушами и поджатым хвостом следовал по пятам за своим господином. Вдруг он заворчал.
— Вот Мунито, господин мэр! — сказал Сильвен. — Вдоволь же над ним потешились!.. Мунито получил столько ран, что их достаточно было бы, чтобы десять раз убить его!
— Бедное животное! — прошептал господин Фовель, останавливаясь.
— Месяц назад я предлагал Жаку Ландри продать мне эту собаку, предлагая за нее пятнадцать луидоров да вдобавок одну из своих дворняжек. Но Жак Ландри ответил мне, что господин Домера привык к Мунито и не захочет расстаться с ним, а тем более продать его.
— Важно знать, — обратился к нему мировой судья, — было ли это животное убито на этом самом месте или же, израненное, дотащилось сюда…
— Да, — подтвердил господин Фовель. — Но как выяснить это?
— Легко! — воскликнул Сильвен.
V
— Но как же? — осведомился господин Фовель.
Сильвен не ответил. Он побежал, наклонившись к земле. Затем, преодолев около десяти метров, остановился.
— Трава окрашена кровью только до этого места, — сказал он. — Вот место, где Мунито боролся со своими убийцами или убийцей.