— Что вы можете рассказать о действиях комиссии?
— В ее функции входил разбор политических дел. Если то или иное лицо считалось опасным, то оно содержалось три месяца в тюрьме. Инструкции комиссии сначала давались областным комиссаром Матвеевым. Более определенные положения и инструкции о следкомиссиях были получены несколько позже, в сентябре, от Сибирского Временного правительства. По этим инструкциям все ранее освобожденные красноармейцы вновь арестовывались и направлялись в лагеря. Лиц, занимавших ответственные должности при Советской власти, и комиссаров предписывалось задерживать до Учредительного собрания. Если эти лица совершили преступления уголовного характера, то предавались окружному суду. Никаких других решений о наказаниях следственная комиссия не выносила. Допрос производился членами следственной комиссии. Я с задержанными обращался гуманно и совершенно беспристрастно, протестовал против расправы, побоев и издевательств со стороны конвоиров-казаков. Как вели себя при допросе остальные члены комиссии, мне неизвестно. Думаю, что они относились к задержанным беспристрастно, за исключением разве Федоровича, который иногда позволял себе дерзости по отношению к арестованным…
— Ваши слова несколько расходятся со сведениями, которыми располагаем мы, — остановил разглагольствования Мартынюка Кубанцев. — Материалы свидетельствуют как раз о негуманном отношении с вашей стороны к задержанным, как вы позволили выразиться.
— Но если к тому или иному арестованному я бывал иногда и пристрастен, то это объясняется теми положениями и инструкциями, которые были мною получены.
— Это уже ближе к действительности, — заметил Кубанцев. — А теперь попрошу рассказать, каким образом вы оказались в рядах Красной Армии. Только покороче. И только правду.
— Постараюсь… Начиная с сентября восемнадцатого года я наряду с работой в следственной комиссии занимал должность командира батальона сорок четвертого стрелкового полка. В январе девятнадцатого со своим батальоном я выехал на фронт под Уфу. Под Абдуллино был легко ранен, врач Миронычев без разрешения командира полка эвакуировал меня на излечение в Кустанай. За это меня вместе с врачом предали военно-полевому суду, но благодаря скорому отстранению от должности комполка Хобрянского дело было прекращено. В октябре я заболел тифом и был эвакуирован в Ново-Николаевск, где оставался до занятия его Красной Армией. Тогда и явился на регистрацию в двадцать седьмую дивизию, после чего мне была дана отсрочка до нового года, то есть на две недели. По истечении этого срока я явился в комендатуру военного городка. Как специалиста военного дела меня назначили помощником начальника команды по сбору оружия. Но фактически работал при управлении коменданта штаба пятьдесят первой дивизии в качестве специалиста по строевой части. С восемнадцатого января исполнял должность коменданта штаба дивизии. Здесь служили бывшие офицеры, известные мне по германской войне.
— Все бывшие да бывшие… Они вам и помогли пробраться в Красную Армию?
— Не без того, — выдавил Мартынюк.
На этом Кубанцев решил закончить первый допрос Мартынюка, еще раз осмыслить материалы и первые показания арестованного и подготовиться к очередному, но уже наступательному допросу.
Зашел с протоколом к Мирошнику. Посоветовавшись, оба решили выложить перед Мартынюком все имеющиеся в распоряжении следствия сведения, чтобы ошеломить его обилием материалов, подавить морально и получить признания об организаторской роли поручика в контрреволюционном мятеже и зверствах колчаковцев в следственной комиссии.
На следующий день Кубанцев снова вызвал Мартынюка.
Первый вопрос:
— Не кажется ли вам странным вчерашнее поседение?
— Не понимаю вас, — продолжая разыгрывать роль оклеветанного, сказал Мартынюк.
— Вчера вели себя так, будто находитесь в городе, где вас никто не знает. Ведь вы прибыли в Кустанай, где у вас много знакомых, и любой из них может стать свидетелем по делу. А это не в вашу пользу. Уверяю вас.
— Я знаю, где нахожусь, и говорю правду. Не понимаю, чего вы хотите от меня.
— В таком случае послушайте, что говорят о вас люди. Вы, конечно, не забыли Ивана Алексеевича Грушина?
— Не забыл. Знаю.
— Хорошо. Читаю его показания. Прошу послушать. «В 1918 году, в марте в Кустанае был поднят мятеж против Советской власти, которым руководил поручик Мартынюк. Я в то время был эмиссаром по продовольствию в Кустанайском районе, и что происходило здесь, могу описать точно… Мятеж был подавлен, и Мартынюк посажен в тюрьму в апреле. А в июне 1918 года, благодаря бунту чехов, Мартынюк был освобожден из тюрьмы. Сразу же он был назначен начальником отряда особого назначения и товарищем председателя белогвардейской следственной комиссии. 23 июня я был арестован и всю работу Мартынюка испытал на себе. Он часто приходил в тюрьму, и многим от него доставалось. При допросах он часто избивал арестованных. Особенно от него пострадали Остапенко, Моисеев, Васенькин и другие. В общем, это был один из самых ярых белогвардейцев и плюс ко всему состоял в организации монархистов. Должен подчеркнуть, что до мятежа в Кустанае я был хорошо знаком с Мартынюком… Он был монархист. Товарищем председателя следственной комиссии он сделался с 20 июня 1918 года и был им до марта 1919 года. За работу по уничтожению большевиков и искоренению большевизма ему в приказе управляющего областью Матвеева было объявлено благодарение и спасибо. Показал правду. И. Грушин, 13 июня 1920 года».