В эти дни я готовил отряд из двадцати всадников для похода в степь. Коней подобрали из числа конфискованных у арестованного барышника. Нас должны были сопровождать две подводы: одна с пулеметом и патронами, другая с продуктами. Ночью, когда спала жара, тронулись в путь. Нас сопровождали в качестве проводников пять коренных жителей, которых я освободил из заключения. Они же были переводчиками. Команду отрядом принял военком Бобков.
Отряд шел небольшой рысью. Было тихо. В степи ни малейшего дуновения ветерка. Хорошо откормленные и застоявшиеся кони просили ходу, закусывая удила и, не повинуясь, поводили боками, особенно мой темно-гнедой жеребец. Мы с Бобковым ехали впереди отряда вслед за двумя проводниками. Один из них ускакал далеко, его не было видно. Другой был в зоне видимости и служил нам как бы маяком, ориентиром нашего движения. Остальные проводники находились в непосредственной близости от отряда.
Такое расположение проводников было предпринято по распоряжению Бобкова, делавшего в дни гражданской войны большие переходы со своим небольшим, но спаянным отрядом партизан-храбрецов. По мнению военкома, одиночный дозор, высланный вперед, необходим для того, чтобы задержать тех, кто случайно встретив отряд, попытается скрыться, чтобы сообщить о приближении отряда к населенному пункту, куда мы должны приехать неожиданно.
— Степи наши бескрайни, — говорил Бобков. — Беляки не все смотались в глубь Сибири, к Иркутску. Многие удирали через эту степь в Монголию и теперь еще имеют связь со здешними баями. А хлеб баи сеют для молодняка, на прикорм зимой, да еще для обмена на шерсть и кожу.
Я предложил Бобкову прибавить ходу. Кони пошли крупной рысью. Отряд следовал за нами. Предрассветный легкий туман и быстрая езда создавали ощущение, что нас обвевает ласковый ветерок. Это вызывало бодрое настроение. Вдруг мы увидели недалеко перед собой двух всадников. Ими оказались проводники.
— К аулу подъезжаем, — сказал один.
— Надо его окружить, а то баи убегут, — сказал другой.
Отряд остановился. Мы разбились на группы: две из них должны были сделать охватный маневр, а третья во главе со мной въехать сразу в аул. Вскоре все юрты были окружены.
Поднялся собачий лай, забегали женщины. Я с одним из проводников остановился около самой большой юрты, откуда вышел полный мужчина в длинном халате и что-то спросил у проводника.
— Принимай гостей, губЧК приехала! — ответил тот.
Ко мне подошел Бобков. Он хорошо понимал казахский язык, но скрывал это от проводников, чтобы проверить их надежность. Он уже все разузнал: зерно находится в заброшенной кошаре, километрах в восьми отсюда. Его охраняют брат и сын бая. Там же пасутся двенадцать верблюдов. В кошаре находится упряжь. Богач узнал, что в Кустанае прошли облавы и обыски, и поэтому решил этой же ночью перепрятать зерно.
— Разрешите мне с десятью всадниками поехать к кошаре, — предложил Бобков. — Я погружу зерно на верблюжьи подводы. С собой захвачу и хозяина. А вы соберите всех жителей и разъясните обстановку. Вам поможет Ахмет. Это местный житель. При колчаковцах он был партизаном. На спине у него вырезана пятиконечная звезда. За эту «операцию» он ненавидит бая, так как именно тот выдал Ахмета белякам.
Отряд Бобкова тронулся в путь. Я же с помощью Ахмета собрал всех мужчин аула, молодых и старых, и разъяснил им, какая ведется борьба между бедняками и кулаками. Посоветовал избрать комитет бедноты, которому будет сдано все зерно, скрываемое их хозяином, а также табуны и отары. Я говорил очень кратко, но Ахмет переводил пространно, добавлял много от себя и агитировал за мое предложение горячо, как говорится, с подъемом. Его слушали очень внимательно, иногда прерывая выкриками одобрения. После того как Ахмет закончил речь, послышались выкрики. Назывались фамилии кандидатов в члены комбеда, среди которых был и Ахмет. Прошло голосование. Все, кого назвали, были избраны единодушно. После этого ко мне подошел Ахмет с тремя мужчинами. Один из них пожилой, двое — среднего возраста.