Аристократия либо платила дань вольнодумству, либо смотрела на Писание сквозь призму внецерковной мистики, преимущественно масонской. XVIII век был эпохой культурного перелома и острого антиклерикального кризиса, и в первую очередь это сказывалось на русской знати. «Старина», от которой с легким сердцем отворачивался тогда дворянин, в его сознании чрезвычайно прочно была связана с Церковью, с историческим Православием. Когда в начале следующего, XIX века, в годы религиозного пробуждения, Библия все же вернулась на некоторое время в высшие слои общества, это произошло уже без участия Церкви.
Ничего удивительного здесь нет. Вспомним все бедствия и искушения, постигшие Православие в России в XVII — XVIII веках. Раскол старообрядчества, медленное и мучительное подчинение епископата авторитарному государству, секуляризация церковных владений, болезненный социально-культурный перелом в обществе... Что же обнаружили эти испытания? Трагическую неспособность Русской Церкви в течение почти двух столетий дать адекватный ответ на вызов истории. В результате в глазах многих людей оказались в равной степени дискредитированы как духовенство, так и сам принцип церковного учительства.
Крепче, нежели аристократия, хранило уважение к Священному Писанию более традиционное по своему жизненному укладу купечество и крестьянство. Здесь книжное знание и книжную культуру во многом поддерживало старообрядчество. Надо заметить, что вопреки расхожему мнению, крестьяне в те времена не были поголовно неграмотны (особенно заметно распространение грамотности среди крестьян Русского Севера).
Но поскольку крестьянская книжность продолжала средневековую традицию, очень трудно сказать, насколько отчетливо благочестивый читатель XVIII века выделял Слово Божие из общего потока религиозно-дидактической литературы. Воспринималась ли, например, Псалтирь, по которой учились читать многие поколения русских людей, чем-то отличным от других, не менее популярных в народе сборников молитв и богослужебных текстов — от Каноника, Часослова?
Итак, регулярное осмысленное чтение Священного Писания и в XVIII, и в XIX веке оставалось в России занятием, быть может, и почтенным, но уж чересчур необычным, если не сказать диковинным... Сейчас мы увидим, что через сорок лет после смерти святителя Тихона преподобный Серафим Саровский вынужден буквально уговаривать посетителей его отшельнической кельи читать Слово Божие.
Глава 3. XIX век: преподобные, отшельники, старцы
Жизнь Церкви в России сложилась таким образом, что на протяжении долгого времени учителями народа были не епископы, адуховники, чаще всего — монахи, старцы знаменитых обителей. Поэтому и уроки чтения Слова Божия русский человек в XIX веке получал прежде всего из живой беседы со своим духовным отцом. Впрочем, уже оптинские старцы ведут обширную переписку, а Макарий Глухарев, который был не монастырским старцем, но миссионером, говорит нам о Священном Писании личным подвигом ученого-библеиста. Не устные беседы, но литературные труды оставил после себя и Игнатий Брянчанинов. Появление святителя в числе монахов и старцев не должно удивлять читателя: святой Игнатий был прежде всего отшельник и молитвенник, наставник небольшой группы аскетов. Рассказывать о нем в главе, посвященной епископам, значило бы увлечься формальными признаками подвига святого; духовно и душевно Игнатий, проведший на кафедре только четыре года, принадлежал уединенному скиту.
Преподобный Серафим Саровский (1759 — 1833)
Младший современник святителя Тихона, преподобный Серафим покинул мир в ранней молодости, но подобно многим предшественникам — и Сергию Радонежскому, и Тихону Задонскому — святой не лишил братьев и сестер в миру милующей любви. В Саровской пустыни Серафим провел не всю свою монашескую жизнь. В зрелом возрасте он много лет жил отшельником в лесу, а вернувшись в монастырь, провел годы в полном затворе. В 1810-20-х годах Серафим вышел на общественное служение; необычайные харизмы, дары Святого Духа, полученные святым, сделали его светочем Христа для множества людей.