– Дай мне еще минутку, Женя. Все равно дома нас никто не ждет. Теперь не ждет.
Я отворачиваюсь от него и вытираю зарёванное лицо. Да, сегодня мы в трауре. Сегодня мы люди в черном. Сонечка была для нас всем. Мама и жена – это ведь не просто слова, это что-то большее. Что-то сильнее смерти и зла. Что-то, что останется в наших изорванных сердцах до самого конца. Что же мы будем делать без нее? Как будем существовать без теплых, прекрасных улыбок и тихого, спокойного голоса? Не буду врать: жили мы очень бедно и наш горемыка-домик был уже не раз заложен и перезаложен по ее вине, но когда рядом с тобой находится такой любвеобильный человечек, как Соня Маковская, ты как-то забываешь обо всем, наслаждаясь приятным общением с чистой и светлой душой праведной овечки. Веселая и задорная, не думая о будущем, она спускала ВЕСЬ семейный бюджет на благотворительность. Эта странная женщина справлялась с разными трудностями современной жизни, но так и не смогла остановить те холодные, грешные пули. Мне очень больно думать о ней, но я ничего не могу поделать с собой. Теперь старуха-грусть станет моей второй мамой, и неизвестно еще, хорошо ли это или плохо.
Тем временем гробокопатели справились со своей задачей. Я расплатился, и они ушли, до отвращения самодовольные и жизнерадостные, оставив нас одних.
– Я подвел тебя, Соня, – шепчет он, притрагиваясь к сырой земле дрожащими губами. – Я так подвел тебя. Моя милая, хорошая, любимая Соня! Почему ты меня покинула? Я не смогу без тебя здесь. Я тоже умру. Зарой меня рядом с ней, Женя! – бедняга воет как раненый волк, которому зловредный капкан-зубоскал повредил ногу, разрубив ее до самой кости. У меня нет для него спасательного бинта. Черт, меня бы кто спас!
– Папа…
– Замолчи. Не прикасайся ко мне своими грязными руками. Ты очень расстроил отца. Ты как-то неправильно горюешь. Тебе нужно жрать землю с этой могилы, и пить воду, что падает с небес. Это ведь Сонечка плачет по нам, да? Возможно, ты был прав, когда говорил, что она с нами сейчас. Я-то знаю. Но ты… Наверное, не любил ее как я, да? Мама отдала тебе всю себя, а ты стоишь здесь и не плачешь совсем.
– Я плачу… Разве не видишь? Не будь эгоистом, папа.
– Это нечестные и ненастоящие слезы. Я вижу всякую фальшь, ты же знаешь. Не уважаешь отца и плохо играешь свою роль, сынок, – меня пугает до чертиков его хриплый, такой чужой и неестественный голос. Стальные нотки гнева и слезы, перемешанные с мрачной грустью, слышатся в нем. Они режут мне душу на части, и я тоже падаю на колени.
– Хорошо. Сдаюсь. Говори же, что делать. Я готов на всё.
– Вот. Бери это и ешь.
Он дает мне небольшой комок земли, и я повинуюсь. Рот наполняется противной грязью и травой. Тошно, но ослушаться нельзя. Жую.
– Теперь запрокинь голову назад, открой рот, и пей ее дождь.
«Пей ее дождь» – меня немного смешит эта высокопарная фраза, но мне очень страшно, поэтому оставшись перед ним без храбрости и воли, я просто вынужден слушать его как раб своего хозяина – беспрекословно и самозабвенно. Холодная вода будоражит больное горло, и хилому телу становится очень плохо.
– Молодец. Пойдем. Ты получил свой урок.
Мы тихо молимся, успокаиваемся и наконец-то уходим оттуда. Дождь сразу же прекращается, и появляется веселый солнечный диск, но ему становится грустно смотреть на все эти пошатнувшиеся кресты и ограды, и он быстро скрывается за горизонтом. А где-то на другой стороне Земли – там, где живет счастье и любовь, проснулся маленький и беззаботный мальчик с серыми, чуть волчьими глазами. В его комнате есть большие окна и широкая кровать, а игрушек у него очень много. Везунчик специально ломает некоторые из них, чтобы обеспечить место новым, недавно приобретенным экземплярам, и идет завтракать.
Жизнь – это плохой анекдот, рассказанный хорошим пессимистом.
23 сентября – 29 октября
Я тяжело заболел после того случая с поеданием земли. Отравился и провалялся на грязном матрасе всё это время. Кашлял кровью. Сильно рвало и лихорадило. Кошмары о матери терзали мозг когтями. Но обо мне все же немного заботились.
Я практически ничего не ел, кроме яблок, которые он приносил откуда-то и делил на двоих, после чего ложился рядом, укрывал наши дрожащие тела пошарпанным одеялом, и плакал как маленький ребенок. Отец уволился с работы, а если быть точнее – то его уволили за систематическое пьянство и хулиганство. Он продолжал горевать по ней, но теперь использовал для этого дела водку и кулаки. Понимают ли алкоголики, что это лишь временный пластырь, наложенный на рану размером с кратер на Луне? Увы, наверняка, не понимают.