Выбрать главу

Через неделю после возвращения из Калифорнии Пфефферкорн сидел в аудитории, где проводил семинар с десятком бездарей. В обсуждении он не участвовал, но лишь кивал и ободряюще улыбался хрупкой девице, чье творение препарировали. Критика набирала злобности, и автор пряталась в свой безразмерный свитер со значком СВОБОДУ ЗАПАДНОЙ ЗЛАБИИ, точно черепаха в панцирь: засунула ладони в рукава, потом натянула подол на колени, поднятые к груди. В иное время Пфефферкорн ее защитил бы, но сейчас был поглощен собственными тревогами. Прокручивая в голове телефонный разговор, он выискивал намек, что Карлотта знает о его поступке. Намека не нашлось, однако вполне возможно, что она уже заглянула в рабочий домик. Больше не звонит. Что означает ее молчание? Ярость? Сомнение? Замешательство? Кто знает. И чего он с ходу оскорбился ее предложением оплатить дорогу? Ведь и впрямь по ней скучает. Но с другой стороны, если он не так молод, чтобы мешкать, то уж определенно слишком стар для роли альфонса. Унизительно одно то, что приходится уговаривать себя вспомнить об остатках достоинства.

Пфефферкорн выждал неделю. Телефон молчал. Пфефферкорн проводил занятия. Возвращался домой. Слушал дочкины рассказы о нескончаемых поисках места свадьбы. Прошла еще неделя. Пфефферкорн старался не заглядывать в гардероб. Он читал газеты. Уильяма де Валле уже не вспоминали. В экономике наметился спад. Бензин дорожал. Обстановка в Злабской долине накалялась, в приграничных районах постреливали. Все это Пфефферкорна не трогало. Мысли его занимало нечто важнее дрязг за тридевять земель. Он заглянул в файл, где хранились идеи романов. Все они протухли. Минул целый месяц, Карлотта не звонила. Может, уже спалила ту бумажную стопку, не заглянув в нее? Или забыла о ней вообще. Вдруг Карлотта нарочно оставила рукопись? Что, если это была проверка, которую он не выдержал? Или текст предназначался ему в подарок и все страхи безосновательны? Пфефферкорн достал из шкафа сумку, аккуратно выложил рукопись на стол. Долго разглядывал толстую бумажную пачку. А ведь все это время он знал, что собирается сделать, да? Конечно, угрызения совести еще остались. Нужно над собой поработать, поспорить, убедить себя. Присев на край кровати, он раздумывал над словами Карлотты «будь счастлив сейчас», в которых расслышал прощение, затем разрешение и, наконец, приказ. Время оправданий закончилось. Настало время действий.

23

Среди весьма постыдных тайн Пфефферкорна была давняя попытка написать детективный роман. Пресытившись вечным безденежьем, пару дней он обдумывал сюжет — загадочное убийство в маленьком колледже на Восточном побережье, — а затем сел к столу и вчерне набросал десять глав. Глядя на растущую стопку листов, его тринадцатилетняя дочь лучилась гордостью. Со времени публикации своего романа Пфефферкорн ни разу не продвинулся дальше первых пяти страниц; сейчас он презирал каждое свое слово, однако чувствовал некое удовлетворение от того, что хотя бы эта книга обрела трехмерность.

С концовкой возникли сложности. В безудержной погоне за увлекательностью Пфефферкорн состряпал шесть разных невероятно запутанных сюжетных линий, нимало не заботясь об их сочетании. Вскоре он вертелся юлой, точно хозяин шести собак, разбежавшихся в разные стороны. Сокрушаясь, Пфефферкорн дал задний ход и оставил лишь одну сюжетную линию, отчего роман ужался до сорока страниц. Неуклюжие попытки увеличить объем оказались тщетны. Он попробовал вплести романтическую линию, но потом ужаснулся, ибо в результате герой вышел скрытым гомосексуалистом, против чего яростно возражал внутренний голос. Дабы усилить напряжение, Пфефферкорн убил еще одного проректора. Потом студента. И бедолагу вахтера. Гора трупов росла, но роман не набирал и двадцати пяти тысяч слов. Оказалось, убить персонажа легко, однако на странице было до черта пустого места, которое требовалось заполнить кровавыми подробностями.

В приступе злобы Пфефферкорн взорвал студгородок.

После долгих терзаний он швырнул рукопись в мусорный бак. Когда дочь вернулась из школы и на пыльном столе увидела лишь четырехугольный след от надежды на светлое будущее, она заперлась в своей комнате, глухая к отцовским мольбам.