Под зонтиком они ждали, когда парковщики подгонят машины.
— Твоя, — сказала Карлотта.
Пфефферкорн глянул на ярко-синюю прокатную малолитражку.
— Из пункта А в пункт Б, — сказал он.
Подали машину Карлотты — сияющий перламутрово-серый «бентли», словно только из салона. Взопревший служитель распахнул дверцу.
— Рад был тебя повидать, — сказал Пфефферкорн. — Несмотря на обстоятельства.
— Да. — Карлотта мешкала с прощальным поцелуем. — Артур. Тебе вправду надо ехать? А то, может, задержишься? Не хочу так расставаться. Давай заглянем ко мне и выпьем. — Она шлепнула себя по щекам. — Господи, ты ж никогда у нас не был.
— Да нет, был. На его пятидесятилетии, помнишь?
— Вечность назад. Мы давно переехали.
В тоне ее слышался укор. Пфефферкорн прекрасно знал, сколько лет они не виделись. А кто виноват? Однако, вспомнив повод нынешнего приезда, Пфефферкорн устыдился своих затаенных обид. Но мешкал, боясь растормошить дремавшую неприязнь. Зачем-то взглянул на часы, хотя до рейса было еще полно времени, из мотеля он выписался, и оставалось лишь вернуть прокатную машину. Он сказал, что поедет следом, и попросил Карлотту не гнать.
13
Новый дом четы де Валле заставил Пфефферкорна пересмотреть свое шаблонное представление о типичном особняке Беверли-Хиллз, сложившееся после визита в их прежнее жилище. Охраняемый непроглядными живыми изгородями и двойными железными воротами, дом будто соткался из воздуха, внезапно возникнув за последним крутым поворотом извилистой дороги, сквозь густую зелень змеившуюся к северной оконечности бульвара. Восхищали архитектурный замысел и сноровка, сумевшие скрыть этакую громадину, которая возникала лишь в последнюю секунду. До сей поры Пфефферкорн считал, что строение в непретенциозном колониально-испанском стиле, довольствующемся скромными материалами, обладает большей домашностью, нежели суперсовременные клетки из стекла и стали или грузные неоклассические изыски с фасадной колоннадой. Теперь он думал иначе. Порождение земли и глины, этот дом вздымался, раздувался и набухал. Обилие башенок и балкончиков. Прям доблестный последний бастион, противостоящий захватчикам. Впечатление осажденной крепости усиливали камеры наблюдения, объективы которых посверкивали сквозь листву. Наверное, хозяин оборонялся от какого-нибудь сбрендившего поклонника, подумал Пфефферкорн. Или это пример того, как возросшее благосостояние требует соответствующей обособленности?
Карлотта передала «бентли» на попечение дворецкого и сказала Пфефферкорну, чтобы он оставил свой ключ в зажигании.
— Джеймсон позаботится. Верно, Джеймсон?
— Мадам.
— Только не поцарапайте. Машина прокатная.
Через громадную резную дверь Пфефферкорн проследовал в вестибюль и, миновав его, очутился во внутреннем дворе, благоухавшем цитрусами. Журчал мозаичный фонтан. По стойке «смирно» в вазах стояли цветы. Расставленные шахматы ожидали игроков. Кресла — задниц. Портреты улыбались, виды манили, изваяния простирали длани. Все предметы, живые и неодушевленные, функциональные и декоративные, выглядели бесподобно, включая белую комнатную собачку, приветственно очнувшуюся от дремы.
— Поздоровайся, Боткин, — сказала Карлотта.
Пфефферкорн нагнулся почесать песика за ухом. Судя по шелковистой шерстке и приятному запаху, за собакой трепетно ухаживали. Собачью шею украшала призерская лента. Пес опрокинулся на спину, и Пфефферкорн погладил ему пузо. Животное радостно тявкнуло.
Чувствуя, что этого ждут, Пфефферкорн попросил экскурсию по дому. В сопровождении пса, рысившего за хозяйкой, обошли комнату за комнатой. В подвале осмотрели бассейн, который Билл ежедневно переплывал сотню раз. В домашнем театре Пфефферкорну вручили тяжелый, как словарь, дистанционный пульт, поднимавший и опускавший занавес. Заглянули в танцзал, где четыре вечера в неделю Карлотта занималась с партнером-профессионалом, и музыкальную гостиную, забитую всевозможными инструментами, хотя ни один из супругов де Валле не обладал даже относительным слухом. На клавесине стояла фотография Боткина, запечатлевшая получение призерской ленты.
Завершилась экскурсия на третьем этаже в помещении, которое Карлотта назвала оранжереей. Серебряный сервиз и блюдо сэндвичей без корочки приглашали к чаепитию.
— Ты, наверное, проголодался, — сказала Карлотта.
— Перекусил бы, — сказал Пфефферкорн.
Присели.
— Что это? — спросил Пфефферкорн. — Куриный салат?