— Что вы, я стихов не пишу. Не умею. Вот мой приятель, тот пишет. Статьи. Даже повесть художественную.
— Смотрите-ка! — удивилась киоскерша. — И тоже молодой?
— Ровесники. Фамилия Крутиков. Он голова! Без пяти минут журналист.
— Запомню, поинтересуюсь, — собрала в улыбку оранжевые губы киоскерша. — А вы заходите. Оставлю экземплярчик.
— Спасибо! — сказал Вадим. — Зайду. Я тут часто сбываю.
13. Король Бубновый
Ольга пошла на мировую.
После таких-то угроз, ледяного молчания во время всего следующего дня, и вдруг — на мировую? Люда не могла поверить. Но как не верить: и в голосе совсем: другие нотки, и взгляд уже не злой, не презрительный — наоборот, будто раскаяние в нем и желание забыть неприятности, восстановить нормальные отношения.
В принципе Люда ничего не имела против «нормальных отношений», но забыть все, сдаться на вкрадчивый, потеплевший голос — извините! Есть же у нее гордость. И разве она в чем-то виновата!
На участке поговаривали о якобы предполагаемом собрании. Примерно знали, о чем и разговор пойдет. Комиссия-то не напрасно акт составила. Видно, ни ослепительная улыбка завпроизводством не помогла, ни самое радушное обхождение.
Не этим ли вызвана и Ольгина перемена? А перемена разительная: стала Люда выдвигать из электрической печи лист с песочным печеньем, а Ольга тут как тут: «Людочка, помогу!»
Надо бы ответить «спасибо» — не смогла. Язык не поворачивается. А Ольга не фыркнула, не обиделась. Подошла, тронула за руку.
— Ну, не дуйся, ради бога. Прости, виновата. Дура я невыдержанная.
Не откликнуться, промолчать было уже невозможно, Люда, не глядя на нее, выдавила:
— Хорошо, не буду.
А потом Ольга чуть ли не силой (пока между выпечками было немного времени) вытянула Люду второй этаж — перекусить. Диетический зал был закрыт, пошли в общий.
Люда сама расплачивалась. За себя и за Ольгу. Та хотела свою рублевку сунуть, но Люда металлическим голосом сказала кассирше:
— Деньги возьмите у меня. — И тише, для Ольги, впервые взглянув на нее, добавила: — Я должна за обед. Помнишь?
Столик Ольга выбрала подальше от людей. Сели.
— Ну, Людмила, — протянула она руку, — заключаем мир?
Люда слабо усмехнулась:
— Я бы предпочла мирное сосуществование.
— Будь по-твоему. — Ольга пожала ее руку. — И на это согласна. Все равно ж — мир.
— Ты что, про собрание узнала? — напрямую спросила Люда. — Так забеспокоилась. Мир предлагаешь.
— А что собрание! — покривила губы Ольга. — Не в первый раз. Посидят, поговорят.
— Но собрание-то по выводам комиссии.
— А! — Ольга выплюнула подгоревший кусочек картофеля. — И это было. Ораторы известные. Вокруг, да около, да вообще.
— Не думаю. Раз обнаружили недовес… И качество… Вряд ли обойдется «вокруг да около».
— Обойдется, — сказала Ольга и положила вилку. — У всех грешки. Друг за дружку держаться надо.
— У всех? — Люда сделала большие глаза. — Не верю! Какие грешки? Разве плохо работает Клава Селезнева? Разве чего берет?
— Клава! — Ольга засмеялась. — Как рыба молчать будет. Почему? А кто ей помогает доставать путевки в Трускавец? Думаешь, легко доставь? А Маргарита Васильевна — пожалуйста. Три года подряд Клавка ездила. Так что ей дороже — языком побренчать или свое здоровье? Аньку Денисову возьми. Она хоть и комсомольский групорг, а станет речи толкать? Не станет. Три месяца билась — не могла Дениску своего в садик устроить. А Маргарита Васильевна позвонила — и Дениска там. С бассейном садик. Кончина о квартире хлопочет, тоже надеется, что Маргарита Васильевна поможет… Говорю же тебе: друг за дружку надо держаться. Сыты, в тепле, зарплата идет… А на свадьбу, — Ольга наклонилась к Люде и доверительно шепнула: — Маргарита той же Денисовой — сапоги югославские, в коробке, лентой перевязаны. Вот так!.. Ну, а сама-то о свадьбе думаешь?
Люда поджала губы.
— С чего ты взяла? Может, ничего и не будет.
— Что же так? Поссорились?
— Не совсем, но…
— Пустое! Милые ссорятся — только тешатся. Не бойся: сделает тебе предложение, сделает. Куда денется. Квартирка у тебя хорошая, сама еще лучше. Мать пока в силе, детеночка будет вам нянчить. И жена при сладком деле. Где еще такую найдет!
А Люде снова стало обидно. Слушает эти льстивые бесстыдные речи и будто согласна, будто все-все забыла и простила Ольге. А та и рада, распелась соловьем, хоть бы чуть постеснялась! Неужели с Маргаритой Васильевной сговорилась?
— Ты это все от себя говоришь? — мрачно спросила Люда.
— От кого же еще!