— Несерьезный ты человек. А я в доказательство хотела стихи прочитать.
— Стихи? Интересно. Ну, ну, пожалуйста.
— Ладно, слушай:
— Евтушенко? Роберт Рождественский?
— Невнимательно слушал. Там сказано: «Наш труд». Это Наташа Климова сочинила. Она из того же кулинарного училища, где и я училась. Но окончила раньше. Стихи я в кафе увидела — в красном уголке вывешены, как плакат.
— А ничего, — заметил Ситов. — Она и сейчас пишет?
— Кремом на торте. Эта Наташа в прошлом году на республиканском конкурсе в Краснодаре второе место по России заняла. Представляешь: из семидесяти четырех — второе место!
— Люда, — с необычной серьезностью сказал Ситов, — а ты, гляди, не вздумай уходить. Если такие будут уходить, то прекрасной Маргарите еще сто лет двести и властвовать.
Ситов и Люда так увлеклись созвучным своим разговором, что Юльку проглядели. Надоело той в конце концов качаться — спрыгнула, да неудачно, носом в землю. Люда вскочила, подбежала к ней, подняла на ноги, а Ситов со скамейки смеется:
— Дочка, зачем носом землю ковыряешь? Оштрафуют!
И Юлька, собиравшаяся было во весь голос зареветь, раздумала плакать.
— Не оштрафуют. — Она внимательно посмотрела на то место, где упала. — Не видно ничего.
— Давай побегай тогда. Покажи тете Люде, как в чемпионки готовишься.
Юлька с удовольствием помчалась по аллейке, а Люда сказала:
— Ты смелый папа. А если бы нос разбила?
— Ну а чего кидаться к ней, пугать? Все равно уже поздно было бы.
— Я бы так не смогла.
— Вы, женщины, на свой манер скроены… Люда, так что — дело к свадьбе?
— Кто тебе сказал? — поразилась она.
— Слух по планете катится. А что, не так? Искаженная информация?
— Не знаю, Федя, — рассматривая потускневший на ногте лак, проговорила Люда.
— О, прости, — сказал Ситов. — Запретная зона.
— Не запретная, — Люда потерла ноготь о рукав пальто. — Но… как бы тебе сказать… имеются некоторые вопросики.
— Вопросики — это закономерно. Есть ли она, главная? Любовь.
— О том и речь, Федя.
— М-м-да, — промычал Ситов. — Кроме вас самих, тут бога нет. Хотя ведь и любовь не всегда счастье. На ту же Ольгу Храмцову посмотреть — на человека не стала похожа, сто раз душу дьяволу продала. И все из-за этой самой любви. А любимого ее Сереженьку, этого тунеядца и несостоявшегося интеллигента, только на мусорную свалку, как вредный отход производства, как брак человеческой цивилизации.
— Ой, как ты его! — засмеялась Люда.
— Не «ой». Я этого фрукта видел, знаю. Червь-сосальщик. Хам. А когда нужно — такой преданной собачонкой смотрит, таких прекрасных поэтов цитирует, руки ей целует. Бабы, бабы! Какому богу молитесь? Ольга-то стенку чешскую купила, телек, цветной для Сереженьки, ковер во всю стену… О, всемогущий, — Федя молитвенно сложил руки, — избавь и обереги от такой напасти!.. А вообще-то любовь тайна великая есть, — грустно заключил он, видимо вспомнив и свою собственную путаную странную жизнь.
Люда, немного смущаясь от того, что ей хотелось сказать, потупила глаза:
— Все повторяют: любовь, любовь, а мне… может, это наивно, может, по-детски, не знаю, она представляется таким большим, светлым, огромным счастьем…
— Верно представляется, — сказал Ситов. — Но если бы все так думали… Знаешь, в чем наша беда? Спешим, спешим, спешим. И в любви тоже. И в женитьбе. С женитьбой вообще футбольные страсти. Будто одна радость на свете — скорей пожениться. Каждый день у входа в загс вижу: машины, ленты, цветы, невесты в белом. А счастливых, думаешь, много?
— Ну, если приехали в загс…
— То счастливые? И обязательно любовь? Если, бы! — Ситов горько усмехнулся. — Влюбленность, расчет, а еще томление духа и тела, престиж — все спешат объявить любовью. А раз она, любовь, то чего ж — в загс! А там всегда с удовольствием. На любую работу придешь поступать — дай медсправку номер 286, дай характеристику, аттестат. А здесь — ничего. Согласен? Да. Согласна? Да. Хлоп в паспорта штамп! Поздравляем молодых супругов! Живите, плодитесь!
— Ты уж так изобразил! — невесело сказала Люда.
— Как есть. А счастье в любви… эх, — Федя мечтательно вздохнул, — счастье, когда душу родную нашел. Когда знаешь, что тебя поймут, порадуются, простят, когда живут друг для друга. Вот тогда жизнь!.. Вернется Люська — я ей сто раз это объясню. Она поймет. Хоть и шальная Люська, а поймет. Душа у нее хорошая, добрая. За душу и полюбил ее.