Вадим украдкой взглянул на часы, вздохнул тихонько — придется, видно, немного задержаться. Не сообразил сразу объявить, что в кармане билет в кино. А теперь не скажешь.
Думал в нескольких словах посвятить в курс своих дел, но Сергей, на его удивление, слушал внимательно, кивал, хмурил лоб, делал изумленные глаза, и Вадим сам незаметно для себя разговорился — сказал, что по-прежнему бегает по утрам на пруды, там впервые увидел длинного Семена с его симпатичной Клавой, посмеиваясь, рассказал об интересной их истории.
Вспомнил и об удивительном старике, что мечтает встретить двухтысячный год. Не стал таиться и насчет заочной учебы. В общем, минут двадцать речь держал. Даже подосадовал на себя: «Разболтался! Нашел время!» А потом подивился: «Чего это Серега затих? Не в сон ли потянуло от моих длинных речей? Ну, а что дальше? Сидеть намерен? Уходить будет? Правда, о каком-то поручении говорил. Или это так, портвейновый бредок?..»
Стряхнув полусонную задумчивость, Сергей поднял голову.
— Вадя… нет у тебя немножко?
— Этого? — догадался Вадим. — Нет, Сергей. Отец, он сроду не брал. А я… тоже не любитель. И вообще, по-моему, тебе вполне достаточно… Измазался где-то. — Вадим обтер мел на его плече. — Может, домой проводить? Поспишь?
— Не уговаривай. Нет и нет! — Сергей по-бычьи наклонил голову. — Понимаешь: надо. В другой бы день — черт с ним, наплевать. А сегодня надо. Идем, есть тут местечко недалеко… Ну, прошу. Я сто граммов всего. Слышишь? Вадим, ты же всегда был таким… положительным, надежным. Опереться можно на тебя. Ну, парень с крепким плечом. Не бросишь ведь меня одного? Нельзя, Вадим, бросать друга. Если бы знал, что хочу сказать, ты бы на руках меня понес куда захочу.
Вадим, не выбирая, надел галстук, пиджак, накинул куртку. Хоть из дома выйти, и то ближе к цели. «А у него что-то, видно, стряслось», — подумал Вадим, пропуская Сергея на лестницу.
«Местечко», о котором говорил Сергей, было пивной. Помещалась пивная на соседней улице, в подвальчике старого дома. Десяток узких, из серого камня ступенек круто опускался вниз.
В маленьком зальчике, где едва хватило бы места развернуться двум играющим в настольный теннис, было шумно и так накурено, что у Вадима перехватило дыхание.
— Идем в угол, там посвободней, — рассудительно сказал Сергей. Сейчас, пройдясь по улице, и тем более на фоне этих подвыпивших, с красными возбужденными лицами людей, Сергей выглядел вполне трезвым.
— Сережа, — поправляя ему уголок воротника, почему-то все время норовивший занять горизонтальное положение, сказал Вадим, — я прошу тебя: не надо. Ну, правда, достаточно. Давай так постоим, поговорим. Ну погляди на них — красные, пьяные. Самим бы противно стало, если бы увидели. Недаром ни одного зеркала тут нет.
— Эх, Вадя, — грустно и как-то уж совсем опустошенно проговорил Сергей. — Положительный ты мужик, трезвенник. Все у тебя ясно, четко. Программа намечена. Видишь, куда идешь.
— Так говоришь, — усмехнулся Вадим, — будто ты не знаешь, куда идешь! У тебя программа — будь-будь! Я с учебой, может, и не стал бы торопиться, а посмотрел на тебя — статьи в газете печатаешь, на третьем курсе уже — и подумал: в самом деле, зачем же время терять. Ты правильно говорил.
— Ладно, — махнул рукой Сергей, — раз положительный человек пить не разрешает, тогда хоть закурю.
— А говорил, не куришь.
— Чего ты как лошадь взнуздал меня! — поморщился Сергей. — Вот хочется, и закурю. Сегодня можно.
Он подошел к высокому парню у соседней стойки, бородатому, в сильно заношенных джинсах и в куртке с кожаными кружками-нашлепками на локтях.
— Друг, одолжи сигаретку.
Тот, увлеченный беседой, не глядя, вытащил из пачки сигарету. Подвинул спички.
Только когда зажег сигарету, когда выпустил сизую струю дыма и проследил ее неверное движение, только тогда Сергей взглянул на Вадима.
— Утром сегодня научными изысканиями занимался. Голова после вчерашнего трещит, а я труды листаю. Наследственность, гены, становление характера, воспитание воли… У матери этими брошюрами стол забит.
— К лекциям готовился? — спросил Вадим.
— Если бы!.. Себя, Вадя, хочу постичь. Что я за человек? Почему такой? На каких дрожжах замешан?
— Интересно.
— Что-то во мне, Вадя, не так. Все плохо. Враскоряк.
— Ну это уж ты…
— Помолчи! Дай сказать. Стою как перед стеной. Нет пути. Кто виноват? Почему? В чем истоки? Может, думаю, наследственность, гены? Может, папочка с мамочкой виноваты? Только ведь родителей, как говорится, не выбирают. Но и на них вроде грешить нельзя. Что-то делают, стремятся, чего-то достигли. Ну, меня родили — заслуга невелика. Но ведь хотели мне хорошего. Счастья хотели. Воспитывали по методе, вон сколько всякой литературы. С ложечки не поили, как с писаной торбой не носились. Юрку произвели. Так что я не единственный, дорогой, самый лучший и ненаглядный. Нормально воспитывали. Видел, на каком диване сплю? Пружины за ребра цепляют. А я, Вадя, взял да вот и не оправдал надежд. И теперь все… В общем, плохо, старик.