Выбрать главу

Вадим, слушавший со вниманием и тревогой, в конце его речи помотал головой и усмехнулся.

— Да, чувствуется, поддал ты вчера как следует! Сергей, чего выдумываешь, чего наговариваешь на себя! Это перед какой стеной? Это тебе нет пути?! Перестань! Я тебе брякнул что-то тогда по телефону, а ведь статья… ну хорошая, просто отличная статья! Эта, сидит в киоске которая, говорит: пусть ваш друг почаще такие пишет! Дочери понесла. Очень, говорит, полезно ей будет. Видишь, доброе же дело сотворил! И знаешь, она тебя расхваливает, а мне, вот честное слово, Сережка, так радостно, будто это я сам написал.

Сергей обжег губы сигаретой. Выплюнул табак, сморщился.

— Да что ты про эту статью!

— Ну ладно. — Вадим взял Сергея за руку. — А повесть пишешь! Это что? Да, может, во всем университете не найдется такого парня! Заводила, душа компании. Наверно, куча общественных поручений. И пишешь! А если еще повезет и признают повесть по-настоящему хорошей, то в журнале напечатают. Я в «Юности» недавно читал повесть про молодежь…

— С этим надо кончать, — тихо, отчетливым голосом проговорил Сергей и придавил в блюдечке окурок.

— С чем? — не понял Вадим.

— К писателю вчера ходил. Беседовали…

— Ну?

— Сам позвонил мне, не могу ли я прийти.

— Не понравилось?

— Полный разгром… Ни языка, ни мысли, ни правды. — Взгляд Сергея остановился, лицо закаменело. — Вот так, — горько усмехнулся он, — обстоят дела со славой, литературным успехом и пылкими надеждами. После такого в старые времена порядочные люди пускали себе пулю в лоб.

— Ну уж ты совсем!

— А я и этого не могу. Ничего не могу. Круглая бездарность. Так и на витрину повесить, — Сергей брезгливо, двумя пальцами взял из блюдечка мокрый окурок и прилепил его к стене. — А внизу табличка: «Качественная, без изъянов, стопроцентная бездарность. Продается по сходной цене».

— Хватит! — Вадим стукнул кулаком по стойке и смахнул со стены окурок.

Получилось это резко, неожиданно и громко. На них оглянулись. Бородатый парень в джинсах поморщился:

— Мужики, если вы… отношения выяснять — только не здесь.

— Ясно, — кивнул Вадим, — будем тихо… — И опять, взяв Сергея за руку, почти зашептал: — Может, наврал все этот писатель? Кто такой? Может, из него песок сыплется, а ты явился — молодой, полон сил, рукопись на стол. Зависть?

— Нет, Вадим, писатель в средних годах, талантливый, с сочувствием говорил. Все правильно — плохо я написал. Шаблонная ситуация, образы бледные, выпендриваюсь, умничаю, куда-то заносит. А вон ведь: вознамерился учить людей, как надо жить!

— Это он так сказал?

— Не в таких, конечно, словах, но… Жизнь, Вадя, чудо знать. На своей шкуре прочувствовать. Толстой своих «Казаков» да «Севастопольские рассказы» написал, когда сам пороху понюхал. Сам все увидел.

— Ну, — оживился Вадим, — вот и тебе надо сначала поглядеть, потереться в жизни. Потом что-то и сотворишь. Так, наверно, книги-то пишутся.

— Понимаешь, — страдальчески вздохнул Сергей, — я весь наверху. Как на реке льдина. Пригрело, и нет ее. А настоящий писатель, это он правильно сказал, как айсберг. Будто и мало наверху, а там, под водой, главная масса.

— Да, — задумчиво сказал Вадим, — за трудное дело взялся.

— И знаешь, — сказал Сергей, — чем он больше всего меня прибил? Личностью надо быть. Вот корень. Толстой, Чехов, Шолохов… да любой большой писатель — это ведь личность. А я… Потому и листал утром брошюрки, все искал, почему нет во мне этого стержня крепкого. Вот как даже у тебя, например. Почему? Мечусь, прыгаю, туфли, Морис из парикмахерской, вельветовые джинсы. Голова кругом, пыль летит. Это, что ли, сущность моя, главное? А стержень, личность где?

— Может, наговариваешь все-таки на себя?

— Вадя, ты добрый человек. Ты не можешь видеть, когда кто-то рядом мучается, да еще школьный друг, товарищ.

— Сережка, а мне кажется, дело в том, что человек, когда он по лестнице взбирается… ну, к цели своей идет, он должен наступать на каждую ступеньку. А если через две-три ступеньки сразу лезть — сорваться можно.