— И я очень рад, что с вами все хорошо. От чая не откажусь. А где ваш папа?
Далее идет беседа, из которой он узнает некоторые подробности сегодняшнего дня. Я рассказываю об инциденте на работе, про вечер и папу. Смотрю на его спокойное выражение лица, и все, что произошло мне уже не кажется таким ужасным. Мы не включили основной свет на кухне, беседа была такая приятная под тусклым светом небольшой лампы. Я замечаю, что они с мамой очень хорошо ладят— не то, что я с его мамой. Конечно, ему очень повезло — моя мама такая замечательная! Но теперь у нас будет возможность все исправить. Да?
— Вера Рустамовна, ложитесь спать. Я привез нужную для вас сумму, не волнуйтесь.
— Я даже не знаю, что сказать.. — мама касается рукой своего лба, поднимая волосы, словно измеряет температуру, — спасибо. Я постелю вам на диване. — и уходит в комнату. Смотрю в глаза мужчине напротив и понимаю, что не могу насмотреться, его лицо мне кажется безупречным. Я очень люблю этого человека, даже со всеми его недостатками.
— Расскажи мне всё!
— Что я могу тебе сказать, родная? — он берет мою руку к себе в ладоши. — мой мир — это ты. Мне казалось, что твое счастье невозможно со мной, но это время без тебя просто убивало меня. Думаешь, у меня были сейчас сомнения приехать к тебе или нет? Их не было совершенно. Я встал в ту же секунду, как ты мне позвонила. Я весь твой.. — мне становится мало касания рук, и я сажусь к нему на колени. Я вожу рукой по его щеке, и даже не знаю, что говорить. Я столько раз представляла этот разговор в своей голове, истинно желая с ним говорить, но сейчас… говорить было нечего. Он положил свою голову мне на грудь и обнял со словами:
— Прости меня. Я так сильно тебя люблю! — почему тогда так больно?! Почему тогда мне так чертовски больно? Люди, которые любят — не делают такого! — Прости меня, Агата. Ради всего Святого, прости! — я целую его в губы, все это время я не решалась этого сделать, будто бы между нами был какой-то барьер, а именно — мое разбитое, на пустые стёклышки, сердце. Мне так хотелось его простить! Представляю, как разозлился бы мой папа, если бы увидел его на нашей кухне — папе было чрезмерно невыносимо видеть меня в состоянии полужизни. Но сегодня он тоже предал меня. Все мужчины предают, и выбор лишь в том, могу ли я простить или нет.
— Ты же знаешь, что никто! Никто не будет любить тебя больше, чем я! Я делала для тебя всё! Я прощала тебя всегда, когда ты обещал уладить вопрос с семьей. Я учила твой родной язык, и ей Богу! Я дарила твоей маме подарки на каждый праздник!
— Я знаю, я все знаю, родная. Прости, прости, прости. — он целует мои руки с каждым «прости» и прижимает ладонями к щеке. Его щетина такая колючая, и она ему невообразимо идёт.
— Я не хотел причинять тебе столько боли. Я действительно думал, что дальше — будет хуже. Я много знаю армянских семей— все дети сильно привязаны к родителям, я пытался найти способ, как все уладить, и… не нашел. Тогда я решил, что я должен отпустить тебя, чтобы ты нашла счастье с другим мужчиной.
— Не тебе решать, где и с кем мне искать свое счастье! Ты знал, что я переживаю сложный период в своей жизни. Каждый раз, когда ты говорил, что я — твоё всё и умолял меня не оставлять тебя, я всегда протягивала тебе руку, но стоило мне признаться тебе в этом самой — ты выкинул меня, как старую варежку!
— Агата, девочка моя, никогда в жизни я этого не хотел. Я делал это для тебя. Иди ко мне. — мы сидели в объятиях, но этого было мало. Нам хотелось прижаться так, чтобы наши сердца физически прикоснулись друг к другу. Он целует меня в губы. И мы не останавливаемся на протяжении неизвестного мне времени. В подобные моменты, такие условные вещи, как «время» имеют очень субъективный характер.
Поразительно, но мне не кажется, что то, что сейчас происходит что-то неправильное. Я чувствую его язык, когда сжимаю волосы на голове, он издает легкий стон. Как же сильно я его люблю. И это понимает каждый эритроцит, который переносит это чувство от сердца до кончика пальцев, от чего эндорфины внутри меня начинают неустанно танцевать какой-то бешеный танец. Эта та любовь, которую я ни при каких обстоятельствах не буду подвергать даже легкому очертанию сомнения. Он — Тот Самый. Эта любовь безусловна. Мне хочется потрогать всё его тело, чтобы убедиться, что он — настоящий. У него самое красивое тело из всех, что я могла себе представить. Какие у него сильные руки. Руки — моя любимая часть его тела. Нет, есть еще кое-что.
— Что ты делаешь? — еще секунда и он накинется на меня, я это знаю, поэтому продолжаю расстёгивать ремень на его штанах. Он резко встает, хватает меня за бедра и поворачивает к себе спиной. Поднимает мое домашнее платье и отодвигает трусики. Мне кажется, я теряю сознание, он — дикий. Мы — дикие. Я чувствую, как он пронзает меня насквозь и по всему телу бегут мурашки. Если бы я сейчас хотела вырваться из плена его мощных рук— это было бы просто невозможно. К счастью, мне этого не хочется.
Я люблю его, и он, конечно, тоже любит меня. Даже если мы больше не будем вместе, даже если больше никогда не заговорим друг с другом, я буду знать, что в этот момент он был для меня всем. Он кладет руки ко мне на грудь и произносит на выдохе в ухо:
— У тебя самая идеальная грудь на всем белом Свете. — поцелуй за волосы в шею, я закатываю глаза от наслаждения — ты вся — сущий идеал. — этот мужчина сводит меня с ума. Он ведет рукой ниже по животу, и я уже не чувствую своих ног. Тотсамый сейчас значительнее, чем рядом и в данную секунду дурманит моё сознание. Вот — что я бы называла настоящим порядком. Я чувствую, как начинаю подходить к пику, и поднимаю руки, хватая его за голову. Он ускоряется, и моё тело охватывает невообразимая истома.
— Никогда не оставляй меня больше.
— Ни за что.
Мы ложимся спать среди моих детских игрушек. Он заметил, что я убрала с полок все, что он когда-то мне подарил. Он шутит? Как можно жить среди того, что в каждом углу напоминает о нем? Он укрывает меня и обнимает. Время уже почти под утро, и мои глаза слипаются окутывающим сладким сном. Мне так хорошо! Как же мне сейчас хорошо! Как бы мне хотелось, чтобы это мгновение не заканчивалось никогда. Поднимаю прищур слипшихся глаз на его лицо и вижу, как он смотрит в одну точку. С ним что-то не так?
— Что случилось? Ты сам не свой.
— Спи, родная. Я буду рядом. — он обнимает меня и поворачивается ко мне лицом. Мы прижались друг к другу так, как это могут делать только самые родные друг другу души, но от меня не ускользнуло, что его сердце бьется ускоренным темпом, хотя мы лежим и не двигаемся. Он со мной… но будто бы не здесь. Тут же вспоминаю, где папа? Все ли с ним хорошо? Он тоже не со мной. Мысли начинаются путаться от всего сумбура, и я отключаюсь.
Солнышко светит мне на лицо, я потягиваюсь в момент, когда вспоминаю все детали вчерашнего дня. Где он? Это не сон? Резко вздрагиваю и поворачиваюсь на бок. Тотсамый спит сладким сном. При свете дня он еще красивей. Вспомнила песню:
«Я реально сижу и думаю, какой же ты красивый. С таким характером львиным, с такой сексуальной щетиной. И за что фартануло такой неформатной с таким форматным мужчиной?»5
Целую его в грудь и надеваю халат, чувствую, как пахнет воздух чем-то изумительным. Прихожу на кухню, где мама готовит оладьи и целую ее в щеку:
— Доброе утро!
— Доброе утро, милая, как ты светишься. Как у вас дела? Я вот оладьи на завтрак решила приготовить.
— Обожаю оладьи! У нас все хорошо, как мне кажется. Мы разговаривали полночи. Ты не злишься, что я так поступила?
— Нет, твоя жизнь — ты сама знаешь, как тебе лучше. — как же я люблю её глубокую мудрость. И смею только надеяться когда-то стать такой, как она.
— Папа не звонил?
— Нет, не звонил.
— Я все-таки переживаю, где он сейчас?
— Я тоже, но понятия не имею. — меня осеняет мысль.