но она прекрасно понимала ценность Перельмана – читающего сути мира; но (она) – и не могла поступиться собой: она явилась торговаться и покупать… «здесь и сейчас» – оба они были всё ещё люди, хотели быть и остаться собой, и не могли иначе.
На деле (далее) – одна из ипостасей Перельмана собиралась прекращать всякие отношения с торговкой. На деле (ещё далее) – женщине справедливо (бы) показалось, что после такого кульбита никакие общения вообще перспектив не имеют.
Более того (совсем уже окончательно) – показалось, что общение этих мужчины и женщины вообще перспектив не имеет (как и мертвые сраму).
Но нет! Всё (как всегда) было немного (то есть гораздо) сложней: их (со)общение имело – бы смысл только там, где Хельгу (душу Хельги) можно будет назвать Дульсинеей.
Их (со)общение – было возможно лишь на самых вершинах и в самых низинах; потому – мы продолжим фантасмагорию дальше! Душа Перельмана двинула стрелку курсора, и в реальности ресторана (где души почти что равны желудкам) произошло движение: в реальность вмешался целованный Перельманом малец.
Он подбежал к Хельге и поднес к её подбитой щеке салфетку с кубиком льда.
Более того(!) – помянутый малец напоминал мелкого божика мимолетной похоти Эрота (как раз из времён нероновых). Кубик льда и салфетку он взял с соседнего столика (не того, за которым обустроились приведшие его мужчины), за которым сидели два убеждённых Украинца; заглавная буква указывает: самые что ни на есть западенского разлива радикалы и национал-изуверы.
Нам (разумеется) – сие пока что неведомо (как и то, что встреча ещё аукнется).
Эти бравые люди оказались неприятно удивлены резвостью мальца! Впрочем, нам пока нет дела до их нац-удивлений. Да и до прочих телодвижений, что происходят на окраине истины.
Вот одно их этих телодвижений:
– Сланцы? А что сланцы? – послышалось из-за столика (Украинцы попробовали продолжить прерванный разговор).
С чего бы Украинцам поминать это не очень экологически чистое топливо? Если мы и узнает об этом, то не сейчас. Но это странное для ресторана (но какое-то очень сальное) слово удивительным образом версифицировало далекую Украину «их мечты» (и счастливо живущих в ней Украинцев).
Хельга (давая понять, что только сейчас осознала всю чудовищность происшедшего) – прижала лед к щеке и принялась стонать и плакать. Однако же «здешний» Перльман – тоже полностью переложился на волю Петрония и продолжал вопить на латыни:
– Ишь, надулась, как лягушка! И за пазуху себе не плюнет, пень, а не женщина!
Никто не был удивлен. Поскольку этих слов никто не услышал: реальность была помрачена украинскими «сланцами» (повторю: не слишком ценным энергоносителем); в описываемые мной «благословенные» годы никто не знал, насколько реальны мировые кризисы энергоресурсов и продовольствия.
Разве что (в ресторане на Невском) – здесь тоже шёл торг за «ресурсы»: дело обстояло, как в компьютерной игре! Тароватая Хельга полагала прикупить себе дополнительной души (лишив этой «жизни живой» похотливого Пере6льмана); но – что-то во всей этой истории для Хельги пошло «не так».
Итак(!) – цитировавшего Петрония Перельмана никто не слышал; однако – Перельман продолжил:
– Ведь рожденным в лачуге о дворцах мечтать не пристало.
Но(!) – опять никто не расслышал. Перельману сие не понравилось.
– Пусть мне так поможет мой гений, – окончательно обозлился похотливый Перельман. – как я эту Касандру-лапотницу образумлю.
Очевидно, что предсказание Хельги о его будущей неустроенности достигло-таки цели; но! Ещё более очевидно, что очи похотливого Перельмана были весьма завидущими и могли бы его далеко увести.
Он (вдруг) – сказал голосом, резко упавшим с высот:
– Ведь я, простофиля, мог себе и стомилионную партию найти, – имелся в виду какой-нибудь брак по расчёту; Перельман язычески скоморошествовал: кому он в реальном (не версифицированном мире) нужен? Только себе, и всё.
Ведь и во времена Сенеки и Петрония, двух сыновей гармонии, всё делалось лишь для кухни и спальни. Потому (побитая брошенной стопкой) – Хельга решила, что Перельман (аки фаллос) смягчается и клонится в её сторону.
Она полагала, что это лишь начало. Потому (продолжая торговлишку) – сделала вид, что его понимает:
– Кто из нас без греха? Все мы люди, не боги.
Она ошибалась: стоявший перед ней Перельман был практически демон.
Поэтому (торг здесь был неуместен) – немедленно произошли перемены: