– Какой такой сон на посту! – Она выпрямилась, оглядела меня зорким взглядом с ног до макушки и покачала головой. – Поздно возвращаешься, Татьяна! Что, опять в клубе своём торчала??
– Ну что вы, Агафья Петровна, как можно! Я… работу искала!
– Работу? – кажется, удивить мне её удалось основательно. Бедная рама чуть не выдавилась, когда дородное тело консьержки попыталось полностью втиснуться в маленькое окошко. – Ушам своим не верю! Неужели за ум взялась, попрыгунья?
– Ах, Агафья Петровна, – печально сказала я. – Никогда вы в меня не верили!
– Повода не было! – отрезала женщина. – Я и сейчас сомневаюсь, не врёшь ли ты. Ну-кась, глаза мне свои покажи!
Агафья Петровна раньше работала в органах. Бывших следователей, говорят, не бывает…
Но совесть-то моя чиста! Выдержала тяжёлый взгляд консьержки я стойко, не дрогнув ни одной мышцей лица.
– Отвечай медленно и чётко: какую работу и где ты искала?! Место, время…
– …явки, пароли…
– Не ёрничай, Татьяна! Я жду!
– Вы же знаете, Агафья Петровна, – начала я, – что по профессии я повар… Между прочим, пятого разряда!
– Пятого? – её губы сложились в презрительную усмешку. – Мой внучатый племянник когда ещё пятый кю по айкидо получил, а сейчас у него – первый!
– В айкидо другое исчисление, Агафья Петровна! – улыбнулась я. – А в нашем, поварском, деле самым высоким считается шестой разряд.
– Продолжай.
– Так вот. Пригласили меня сегодня на собеседование…
– Ага, к самому папаше Гройсу! – решила съязвить консьержка.
– Откуда вы узнали, Агафья Петровна? – картинно ахнула я. – Именно в одно из его заведений я и ходила! Но не к самому Давиду Ароновичу, конечно, а к администраторше его. Лилиан Викентьевна Митрофанова, ни больше ни меньше.
– Складно врёшь! – она призадумалась. – Знаю я одну Митрофанову, зараза та ещё. Но только не в ресторанном бизнесе она промышляет, а теперь уже в местах, не столь отдалённых…
– Родственница, точно! По моей Митрофановой тоже зона плачет. Представляете, Агафья Петровна, какая дискриминация: внешность ей моя не понравилась. А ведь в гражданском праве чёрным по белому записано, что отказ в приёме на работу должен быть основан только на оценке деловых качеств работника, а никак не на его внешних данных!
– Ну, если тебе хватило ума пойти на собеседование в этом наряде, то я не удивляюсь…
– Ага-афья Петро-овна! Это же ущемление прав человека! Вы-то с вашим огромнейшим опытом это должны понимать!
– Мой огромнейший опыт говорит мне, что надо как следует надавать тебе по заднице, может, хоть тогда до тебя что-нибудь дойдёт! Ох, и избаловали тебя в детстве!
– А вот это уже совсем ни в какие ворота, Агафья Петровна! – обиделась я. – Найдите хоть одного человека, который суровое папенькино воспитание сочтёт баловством, и я окончательно разочаруюсь в справедливости этого мира!
– Слушай, иди отсюда, не мешай мне работать! – консьержка решительно захлопнула окошко и рухнула в своё кресло. – Ночь на дворе, а она бу-бу-бу, да бу-бу-бу! Все мозги уже набекрень от тебя!
– Да вы же сами меня остановили! – ахнула я в искусственном негодовании.
– Топай, топай уже, повариха пятого разряда!
Она отвернулась, а мне только этого и надо было. Разговоры о моём папаше доводили консьержку до белого каления. И я её очень хорошо понимаю. Профессиональное самолюбие бывшего следователя было ущемлено нещадно – ну а как, если несколько лет подряд ты мило любезничаешь с обходительным человеком, а только после его смерти узнаёшь, что, оказывается, всё это время общалась с самым настоящим преступником?! И куда, спрашивается, смотрела твоя хвалёная интуиция и опыт? Какое самолюбие это выдержит, а? Я до сих пор не могу забыть выражение Агафьева лица, когда ей сообщили сногсшибательную новость: мужчина, на которого она имела виды, оказался финансовым аферистом. А ведь именно по раскрытию денежных преступлений наша Агафья в своё время и специализировалась! Ну как тут не скрипеть зубами от злости и отвращения к самому себе?
Первое время после внезапной кончины моего дорогого батюшки консьержка на работе не показывалась. Вместо неё временно пост занимала добродушная милая старушка, соседка из второго подъезда, которая спала все дни напролёт и очень этим всех устраивала. Особенно меня – за последние годы мне до чёртиков обрыдла забота как родного отца, так и несгибаемой Агафьи. Но долго киснуть себе Петровна не позволила. Не прошло и двух недель, как крупная фигура громкоголосой консьержки вновь заняла своё место, и спокойные мои денёчки опять приказали долго жить. После смерти незадачливого ухажёра женщина с ещё большим рвением принялась за его дочь, и мне стоило немалых усилий вежливое, но упрямое сопротивление назойливой опеке. Так мы и жили: я старалась в родной подъезд зайти незамеченной, а Агафья глаз с меня не спускала. Слава богу, хоть собственную квартиру мне удалось отвоевать – раньше-то въедливая тётка частенько забегала к папаше. А теперь – ни ногой. Так что было за что благодарить судьбу…